День да ночь
Шрифт:
– Почему бедная?
– поинтересовался Воробейчик.
– У вас третий раз подряд находят по ящику на дороге. Ты что, думаешь мне не скучно все время слышать одно и то же?
– Скучно, - согласился Воробейчик.
– Но что я могу поделать, если народ такой растяпистый? Там такие раздолбаи ездят. Теряют.
– Ящиками?
– Ящиками.
– И непременно шнапс?
– Нет!
– обрадовался Воробейчик.
– На этот раз водка.
– Сучок?
– Что вы, товарищ старший лейтенант. Под белой головкой. Хорошая водка, как довоенная.
– Ты откуда знаешь? Пробовал что ли?
– задал еще один наивный вопрос Кречетов.
– Вы считаете, что я мог так просто взять и попробовать?
– Считаю, - подтвердил Кречетов.
– А зачем мне нужно пробовать ее?
– вслух спросил сам у себя Воробейчик. Но ответил старшему лейтенанту: - Мне пробовать ни к чему. По бутылке видно. И этикетка старая. Можете мне поверить. Я в этом несложном деле разбираюсь.
Кречетов поверил. Но предупредил:
– Смотри, Воробейчик, кажется мне, что вы в генеральские запасы полезли. А это опасно. Сгорите когда-нибудь, как шведы под Полтавой.
– На дороге нашли, - стоял на своем Воробейчик.
– Вы ведь знаете, что я правду говорю.
– Знаю. Потому и предупреждаю, чтобы технику безопасности соблюдали.
– Понял, товарищ старший лейтенант. Но как с водкой быть, вы не решили?
– А что с ней надо делать?
Воробейчик с укором посмотрел на старшего лейтенанта, который делал вид, будто не знает, что надо делать с водкой, да еще довоенной.
– Не возить же ее все время с собой. Можно выдать каждому по сто граммов. И место в машине освободится. Такая вот идея.
– Нельзя, Воробейчик, - зарубил, на корню, идею Кречетов.
– Перед боем - нельзя. В бою человеку думать надо и быстро соображать. Голова должна быть свежей.
– Так ведь всего сто грамм, - удивился Воробейчик.
– Нашим ребятам, как слону дробина. Мы, когда в разведку ходили, по стаканчику принимали, и все нормально.
– То-то вас из последней разведки половина не вернулась. А кое-кого на плечах приволокли. Приняли по стаканчику и такими смелыми стали, что в открытую на фрицев полезли.
Воробейчик потупился. Был у него этот грех на душе. Выпили они тогда нормально, даже хорошо. Смелости конечно прибавилось. Даже лихость появилась... Действовали, вроде неплохо. Но думать, как следует не сумели. Так что врюхались. Считанные люди из группы вернулись. И ему досталось. Еле приволокли, а в санбате едва отходили. Не думал он, что Кречетов все это знает.
– Да я ничего... Всего-то граммов по сто. Весь день копали, чтобы усталость снять.
– Ни сто, ни пятьдесят, - отказал старший лейтенант.
– Здесь, Воробейчик, дело не в количестве. Принцип важен: перед боем - ни капли. На отдыхе можно, после боя, с устатку, даже нужно. А в бою как стеклышко должен быть. Ты запоминай, сколько раз мы с тобой перед боем не выпьем. Или запиши. После Победы сядем, пригласим кого надо и всю эту цистерну, которая за войну на наш счет накапала, оприходуем. А сейчас организуй, чтобы все поужинали.
* * *
–
– приказал Ракитин.
– На семь человек. В плащ-палатку завернешь. Мухой туда и обратно. Чтобы до темна поужинать успели.
Тут и собираться нечего: поднялся и пошел. Но Дрозду не понравилось, что он опять крайний, поэтому тянул время. Ремень потуже затянул, потом сорвал клок травы и стал очищать от пыли яловые сапожки. Когда и с этим закончил, начал выбирать плащ-палатку, которая почище. Наконец выбрал и стал ее аккуратно складывать.
Опарин смотрел, смотрел, как Дрозд собирается, и решил, что такому лопуху там ничего не достанется. А достанется - так то, что другие не возьмут. Такое Опарина не устраивало.
– Погоди. Давай-ка сюда, - он забрал у Дрозда плащ-палатку.
– Командир, продукты - дело серьезное. Абы кого посылать нельзя. Лучше я сам схожу, - и пошел...
Дрозд спорить не стал. Этого он и добивался. Надеялся, что Опарин не выдержит. И разыграл все, как по нотам. Пусть Опарин крайним побудет и слетает мухой туда и обратно. А он, Дрозд, посидит. Подождет, пока ему Опарин ужин принесет. Никто не понял, как он это ловко провернул. И удовольствия своего Дрозд не показал, даже вида не подал. Наоборот, отвернулся и отошел в сторонку, вроде обиделся.
Опарин вернулся довольный.
– Налетай, подешевело! Расхватали - не берут!
– объявил он. Шумел от избытка чувств, потому что еды принес много. А это хорошо. И почти вся еда иностранная. Батарейцы такой давно не видели.
Он опустил плащ-палатку на землю и развернул ее. По несытным временам, здесь лежало настоящее богатство: горка консервных банок и сухарей. Сухари толстые, ржаные, через весь кирпич буханки. А банки красивые, разрисованные и все в иностранных надписях.
– Это ты отхватил!
– Афонин выбрал банку побольше.
– Мясо или рыба?
Откуда Опарин мог знать, что в банке. Там все на иностранном языке написано. Но раз шоферы из автобата запасли, значит что-то подходящее. А у Афонина тут же еще один вопрос возник:
– Чего тут за шишка нарисована? Похожа на кедровую.
Этого Опарин тоже не знал.
– Хотя, не похоже, - решил Афонин.
– Шишку как следует нарисовать не могли. Консервы из шишек, что ли?
– Тоже скажешь, консервы из шишек, - заступился за доставленный припас Опарин.
– Это компот иностранный. Называется "Ананасовый".
– Что это такое - "ананасовый"?
– продолжал приставать Афонин.
– Из ананасов, - объяснил Опарин.
– Ягода такая наверно есть, или фрукт.
– Шикарная еда, - сообщил Лихачев.
– Очень дорогие африканские фрукты. Буржуи ели.
– Точно, - поддержал Ракитин.
– У Маяковского про это стихи есть: "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй".
– Значит, фрукты такие, вроде шишек, - продолжал выяснять Афонин.
– А что тут едят? Сами шишки, или у них орешки есть, вроде кедровых? Не знаешь, командир?