День да ночь

Исхизов Михаил Давыдович

* * *

Кречетов ударил чуть позже, чем хотел. Пришлось ждать пока подползет за ним хилый резерв. Два танкиста и шофер. Война третий год идет, а они ползать как следует не умеют. И чуть не опоздали. У орудия Ракитина уже шла стрельба. Все-таки успели. Ударил кречетовский резерв в четыре автомата по обложившим орудие фрицам. Те смешались. Такого они не ожидали. Кто-то попытался отползти в сторону, кто-то остался лежать. Навсегда. Но тоже не мальчики. Быстро разобрались. Хотя уже не про то думают, чтобы орудие захватить, развернулись в сторону кречетовской команды. И залегли друг против друга. У тех и у других автоматы. Кто кого раньше достанет?! Плохо,

что силы неравные. Фрицев почти десяток, а наших всего четверо.

* * *

Танкисты тоже не очень разбирались в том, где что происходит. Из узких смотровых щелей, в этом призрачном искусственном свете, не было видно и, главное, нельзя было понять, что делается возле орудийных окопов. У танкистов одна задача: подавить орудия. Они и старались. Ближайший танк остановился на мгновение, шарахнул фугасным. Потом еще раз и еще. Ни разу не попал. Снаряды разорвались за бруствером, но достали осколками и орудие, и расчет.

Бабочкина ударило в грудь. Он упал на ящик со снарядами, который нес. Так вот получилось... Его послали собрать материал для статьи и приказали, чтобы через сутки вернулся в редакцию. Но беда с этими корреспондентами, вечно не в свое дело лезут. Не вернется Бабочкин в редакцию ни через сутки, ни через двое. Опять Пушкину в одиночестве газету выпускать.

Дрозда взрывной волной бросило на землю. И по каске звездануло осколком. Сильно, но вскользь. Не каска, так лежать бы писарю с пробитой головой. А так - только оглушило немного и голова разболелась. Можно считать - крупно повезло. Дрозд тряхнул головой, чтобы унять противный гул в ушах, поднялся на четвереньки и пополз. Куда полз - не знал и не задумывался. Просто понял, что пока не покалечили, надо убираться отсюда подальше. Инстинкт сработал: гнал от этого ада.

И Опарина зацепило. Больно хлестнуло по правой ноге. Очень больно, так что осел по стеночке окопа. Совсем не вовремя... Быстро снял сапог, портянка в крови. Сбросил портянку. Теперь понятно: осколком полоснуло. Кость, вроде, не задело. Но кто знает... И кровище... Вынул из кармана индивидуальный пакет, зубами сорвал обертку и торопливо стал заматывать рану.

Не только нашим досталось. Немецких автоматчиков, воевавших за бруствером с командой Кречетова, иссекло осколками снарядов выпущенных своим же, немецким, танком. И такое бывает.

А танк рванулся к замолчавшему орудию. Хотел добить... Обрушится тяжелым железом, раздавить и пушку, и всех, кто там остался. На войне, как на войне!

Опарин попытался встать, но правая нога не держала. Орудие молчало. Возле ящиков со снарядами застыл Бабочкин. У колеса лежал на спине Ракитин. В центре "пятачка" стоял Лихачев. Он сжимал в руках автомат, ждал автоматчиков. Но кончились автоматчики, и Лихачев не знал, что делать. Вдали в мерцающем свете ракеты виднелся медленно уплывающий в темноту зад ползущего на коленях Дрозда. Еще одна ракета взвилась в небо, освещая неярким светом поле.

Бой продолжался.

– Лихачев! К прицелу!
– заорал Опарин.
– Дрозд, снаряд! Заряжай!

Лихачев, отбросил за спину автомат, послушно бросился к прицелу. А Дрозд от опаринского окрика застыл. Понимал, что здесь убить могут, что надо бежать отсюда. И вскочил на ноги, чтобы убежать. Но побежал почему-то к орудию. На бегу пригнулся, подхватил из ящика снаряд и послал его в казенник. Точно так как делал это сегодня Опарин. Затвор закрылся.

– Огонь!
– заорал Опарин.

Команду следует выполнять быстро и без всяких сомнений. Лихачева на это натаскивали упорно и старательно.

Он и выполнил ее быстро. Даже в прицел не заглянул. Просто нажал ладонью на спусковой рычаг, и снаряд полетел в небесные выси.

– Твою мать!
– заорал Опарин.
– Художник! В прицел смотри! В прицел! Дрозд, заряжай!..

Лихачев сообразил, что свалял дурака, пригнулся к прицелу. Вжался в резину окуляра правым глазом и сразу поймал танк в перекрестие. В маленьком окуляре танк казался громадным и несокрушимым. Не надеялся Лихачев попасть в него. Не надеялся остановить, если даже и попадет. Но послушно выстрелил. То ли дуракам и новеньким везет. То ли и вправду у художников глаз-ватерпас и могут из них выйти классные наводчики. Но попал! И танк, многотонная бронированная машина, вооруженная пушкой и пулеметом, неудержимо мчавшаяся на орудие и людей, чтобы все раздавить и уничтожить, застыл, как будто уткнулся в непробиваемую стену.

– Есть!
– закричал Лихачев.
– Испекся! Он испекся! Снаряд! И снова пригнулся к прицелу. Танк стоял на том же месте, по-прежнему грозный. Казалось он вот-вот рванется и раздавит орудие.

Лихачев услышал, как снаряд вошел в казенник, как захлопнулся замок. Навел на башню, откуда торчало орудие. Сейчас выстрелит и тогда все...

– На!
– И увидел, а может быть просто почувствовал, что прямо в башню и врезал. Дым повалил из танка. Что-то там загорелось.

Добыл Лихачева свой первый танк.

* * *

В окоп спрыгнул старший лейтенант Кречетов. За ним весь резерв главного командования. В целости и сохранности. Довольные и решительные. Выручили они орудие. Добили автоматчиков. Конечно, и фрицевский танк помог, по своим врезал. Так на то и война. Смотреть надо.

Кречетов окинул взглядом "пятачок".

– Ну и дела, - выдохнул он. Двое убиты, один ранен. У орудия шофер и писарь. Не пушкари. А надо держаться. Сумеют ли?.. Знал Кречетов, что в бою люди быстро меняются. Одни теряются и, если не погибают, становятся пришибленными, никакого от них толка. Другие за каких-то полчаса взрослеют на несколько лет, вырастают в настоящих солдат. Эти, вроде, вправо пошли.

– Продержитесь?
– с немалой долей сомнения спросил Кречетов.

– А чего?
– Опарин приподнялся на локте.
– Нормальное кино. Чего не продержаться?

– Лихачев, ты что ли танк подбил?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, - доложил шофер.
– Но это только первый. Там еще есть, разрешите продолжить!

– Продолжай Лихачев. Правильно все складывается... Круши их, стране нужен металлолом. На тебя вся надежда. И на тебя Дрозд.

Некогда было разговаривать. И приказывать ни к чему. Должны устоять. С ними еще и Опарин.

– Нормально у вас!
– похвалил пушкарей Кречетов.
– Мы на правый фланг. За мной!
– Он махнул рукой, призывая свой резерв, и они исчезли.

* * *

Из-за подбитого танка, из окутавшего его черного дыма, неожиданно выползла еще одна бронированная махина.

Лихачев ее не заметил. И не услышал. Во время боя, когда все вокруг грохочет, разве услышишь, что один какой-то танк идет? Дрозд тоже не увидел. У Лихачева и Дрозда был сейчас праздник. Они разбили бронированную громадину, с большой башней и длинной грозной пушкой. На нее, просто так, посмотреть нормальному человеку, и то страшно. Такую ничего остановить не может. Она все сокрушит. А они остановили. И сокрушили. Вот так! Вдвоем! Сам старший лейтенант Кречетов оценил. И сказал "Нормально!". И что на них теперь вся надежда.