День да ночь
Шрифт:
Лейтенант понимал, что прицельного огня в этом полумраке по нему никто вести не станет. И не бояться же шальной пули. Шальная, она шальная и есть, и в тылу достать может. О ней ни солдату, ни офицеру думать не следует.
Усталость, накопившаяся за день, исчезла, пропало напряжение, которое он чувствовал перед боем. Бежал он легко и свободно, как во время кросса в училище. Даже легче. Там приходилось бежать с полной выкладкой, а здесь налегке. Отметил на бегу, что уже и пехота вступила в бой. Добежал до второго орудия. Оно вело огонь по маячившим где-то вдалеке
– Хорошо ведете огонь, слаженно, - похвалил он командира орудия.
Сержант ничего не ответил. Только кивнул, что слышит, мол. Не до разговоров было сейчас ни сержанту, ни Хаустову.
– Я к третьему орудию, - зачем-то сообщил Хаустов и побежал дальше. Где же быть комбату во время боя, если не на самом горячем участке.
Пули все-таки посвистывали. Те самые, шальные. И это оказалось совсем не страшно. Вжик - и мимо. И еще мимо, и еще... Он решил непременно написать домой, что совсем не страшно, когда мимо пролетают шальные пули...
Как лейтенант Хаустов и был уверен, шальные пули его миновали. Ни одна не зацепила. А снаряд из танковой пушки взорвался недалеко, за спиной. Тоже ведь шальной снаряд. Случается и такое. Взрыв бросил лейтенанта на землю лицом вниз.
Что-то ударило в спину. Было больно. И куда-то улетела пилотка. Превозмогая боль в спине, Хаустов поглядел, разыскивая ее, но не увидел. Черт знает, куда девалась пилотка? И что он теперь будет делать, без головного убора?.. Но искать пилотку было некогда. Черт с ней, с пилоткой.
До третьего орудия оставалось совсем немного. Пули свистели гуще, а поблизости никого не было. Здесь, как раз, рисковать и не стоит, решил лейтенант. Полз он медленно и тяжело, потому что очень болела спина. Хаустов был уверен, что его ударило выброшенным взрывом камнем или комом земли. Откуда ему было знать, что в спине, возле сердца, засел горячий, зазубренный осколок. Он еще не видел, как убивают на войне, и не понимал, что умирает.
* * *
Орудия стреляли непрерывно. Танковые пушки отвечали в том же темпе. Они били фугасными. Но очень неточно. Ночь. Из танка и днем много не увидишь. А сейчас - тем более. Разрывы ложились то впереди линии обороны, то позади нее. Прошивали темноту ночи трассы пулеметных и автоматных очередей, выделялись громкие хлопки винтовочных выстрелов. Только на левом фланге было тихо, и это беспокоило Кречетова.
В призрачном свете ракет, взрывающихся маленькими, покачивающимися в небе, солнышками, а затем медленно угасающими, подробности боя рассмотреть Кречетов не мог, но общая картина была ясна. В основном все пока шло так, как он и задумывал. Оборона держалась прочно. Подойти вплотную ни танкам, ни пехоте не дали. Но бой еще не кончился. Преимущество в живой силе и технике у врага немалое, и можно ожидать всяких сюрпризов.
Первый сюрприз немцы выдали на правом фланге. Несколько танков пошли в обход третьего орудия. Видимо, собирались подавить его и выйти в тыл всей обороне.
– Шальнев!
– подозвал Кречетов шофера из своего резерва.
– Летом ко второму
Не успел сказать последнее: "Пошел!". Увидел, что артиллеристы развернули орудие и открыли огонь по атакующим с фланга танкам.
– Отставить!
– остановил Кречетов солдата.
– Молодцы артиллеристы. Нормально!
Танки не сумели пока пробиться сквозь огневую завесу. Один загорелся, другие отошли в полумрак и продолжили перестрелку с орудиями.
Раздались взрывы гранат на левом фланге. Этого Кречетов ждал давно. Встретила-таки исаевская команда пробирающихся по берегу автоматчиков. Сработала засада. Не зря он их жучил... Тоже нормально.
А через короткий промежуток времени, уже неожиданно для старшего лейтенанта, на левом фланге опять раздались взрывы гранат, потом длинные автоматные очереди. Это было непонятно и неприятно. Кречетов долго вглядывался в темноту, пытался определить, что там произошло. Увидел - фрицы! Они ползли от окопа, где держало оборону отделение Исаева. Значит нет уже этого отделения. И обороны нет... А фрицы медленно но неумолимо ползли к орудию Ракитина.
Оглядел Кречетов свой резерв, и особой воинской доблести в нем не увидел. Сюда бы его ребят из роты автоматчиков - он бы из этих фрицев мартышек наделал. Но воевать приходилось не с теми, с кем хочется, а с теми, кто есть.
– И для нас дело нашлось, - сказал он.
– Нас мало, но мы в тельняшках. Видите - ползут. Надо им козу заделать. Вы только без самодеятельности. Действуем по моей команде. Без команды - ни-ни.
* * *
Бакурский оглянулся, увидел, что Афонина нет. Тот ушел занимать новую позицию. И тут же разглядел группу немцев, направляющуюся как раз туда, куда должен был выйти по траншее Афонин. Понял: "Накроют! Сейчас они его накроют..."
Бакурский прикинул расстояние, на котором находились фрицы от окопа Афонина, потом посмотрел на автоматчиков, что ползли к нему. Решил, что успеет. Должен успеть. Длинной очередью уложил приближающуюся к нему цепь. Для верности дожал ее еще двумя короткими очередями. Кажется, зацепил кого-то. Рывком перебросил пулемет вправо и полоснул по идущим на Афонина фрицам.
– Куда прете!..
– кричал он и очередями заставлял их вжаться носами в землю.
– Куда прете, гады!..
И бил по ним, и бил... Они залегли. Этого Бакурский и добивался. Пусть лежат. Пусть лежат пока Афонин доберется к своему укрытию.
Опомнился, когда кончились в диске патроны. Бросил его на землю, поставил другой, полный. Цепь, которая шла на Афонина, как он ее уложил, так и лежала. Никто не смел подняться. А те, что направлялись к нему осторожно ползли.
– Держимся!..
– закричал Бакурский, поливая их огнем, не давая возможности не только ползти, но и голову поднять. В эти секунды Бакурский вдруг понял, что везучий он. И не убьют они его сегодня. Тогда, на "пешке" не убили, и сегодня, здесь, не возьмут. Ни сегодня, ни завтра... Не убьют до конца войны. И будет он жить всегда!