День Дьявола
Шрифт:
– Прошу прощения, – произнес он, когда я открыл заднюю дверь. – Заезжал к Хейлвуду. Ты же знаешь, что он за тип. Приходишь за чем-то одним, а он тут же пытается всучить тебе кучу всякого барахла. Места хватает?
– В самый раз, – ответил я, пристраивая свою сумку и чемоданчик Кэт посреди рассохшихся ящиков с инструментами, всяческих сапог и перчаток, пустых мешков из-под корма, цепей, канатов и прочего хлама.
И тут же всегдашняя вонь, характерная для фермы, где всегда пахло соломой и дерьмом, как непрошеный спутник, заявила о своем присутствии, но Кэт сделала вид, что не замечает ее, когда втиснулась рядом со мной, захлопнув дверь с третьего раза.
– Как
Вот такая она, Кэт. Умеет обращаться с людьми и знает, как сделать так, чтобы они не напрягались.
– Все будет нормально, если баран выздоровеет, – ответил он.
– Так он все еще болеет? – спросил я.
– Вроде бы идет на поправку, – сказал Отец. – Но пока трудно сказать. Лейт говорит, надо приглядывать за ним.
Зная Отца, я не сомневался, что он будет проверять состояние барана ежечасно.
– Мама и папа кланяются, – сказала Кэт. – Они очень огорчились, узнав о кончине Старика. На свадьбе им было так приятно с ним познакомиться и поговорить.
По правде говоря, он тогда выпил одну за другой несколько пинт и только тогда перестал дуться. А потом его уже было не остановить. Это с его подачи все распевали в два часа ночи, когда официанты уже убирали помещение. Не человек, а кремень, говорил народ. Про такого второпях не забудешь.
– Люди уходят, когда наступает их черед, – отозвался Отец. – Что тут сделаешь.
Он глянул в зеркало, и машина тронулась. Кэт посмотрела на меня. Отец повел себя точно так, как мы оба ожидали, и, должен признаться, я был этому рад. Если бы он лил слезы и был многословен, я бы растерялся.
Проехав по мосту Эдисфорд над Риббл, мы выехали на длинную прямую дорогу к долине. Осень была в самом разгаре, и на сенокосных лугах, готовых к вспашке, паслись стаи ворон. С платанов и буков с каждым порывом ветра облетало все больше листьев, стоячая вода покрылась рябью. Пашни были убраны до следующего пахотного сезона, и волнистая поверхность открытых полей [1] простиралась до самых изгородей и опушки леса.
1
Система открытых полей (англ, openfieldsystem) – система землепользования в средневековой Англии, аналогичная российской чересполосице. – Примеч. пер.
Об этих полях я думал, когда стоял в глубине классной комнаты в Черчмидс, мечтая о каникулах. Я ощущал некое беспокойство еще до того, как узнал о Старике. Не то чтобы я был как-то особенно несчастлив, занимаясь своей работой – мальчики в целом вели себя хорошо, им нравилось учиться, – но я постоянно ловил себя на том, что думаю об Эндландс чаще, чем раньше. С фермы я уехал, когда был едва ли старше моих выпускников, и, слушая во дворе их хвастовство по поводу воображаемых успехов у девушек из колледжа «Квин Мэри» или глядя, как они ковыряют свои прыщи на собрании в клубе, я начинал понимать, что принял когда-то решение, ничего толком не зная о жизни. Как и все подростки, я жаждал уехать из дому при первой же возможности, и мне вовсе не приходило в голову, что у этого поступка может быть своя цена. Но ведь у молодого человека должны быть свои привилегии, не так ли? Эгоизм. Невежество. Слепота…
Если у Кэт и
2
Джон Констэбль, английский художник-пейзажист (1776–1837), родился и жил в Саффолке. – Примеч. пер.
Ясность обзора измерялась зданиями церквей, которые мы могли видеть из окна спальни. Когда шел дождь, дальше места работы Преподобного на другом конце деревни уже ничего нельзя было разглядеть, но в ясные дни взгляд достигал кремниевой башни церкви Святого Хуберта и скользил дальше, до серого горизонта, где плоская земля становилась морем.
– Если случится потоп, – предупреждал я, – мы будем брошены на произвол судьбы.
Но она уже придумала, говорила она. Надо поднять дом на сваи. Это не поможет, убеждал я. Когда арктические льды растают, говорил я ей, вся страна начнет накреняться вдоль оси где-то в районе Дерби. Север поднимется, юг уйдет под воду. Еще пара-тройка десятилетий, и я буду добираться до работы на веслах, говорил я. Лучше уехать отсюда при первой возможности.
Она могла бы заметить, что шутки подобны крышкам на глубоких колодцах, хотя никогда не спрашивала, счастлив ли я. Вероятно, потому что знала, каков будет ответ.
Всякий раз, когда мы говорили с Кэт об Эндландс, она представляла мою прежнюю жизнь на ферме так, будто все это осталось навсегда в прошлом. Да, здесь мило и симпатично, ведь прошлое не может быть другим, правда? Но она сама здесь будет играть роль гостьи, и не более того. И ферма – никоим образом не то место, где она могла бы жить. Но когда она увидит Эндландс, она изменит свое мнение. Она почувствует, как бесценно это место. Так же бесценно, как дитя, которому предстоит появиться на свет к следующему сбору урожая.
На проселочной дороге Отец выжал газ и ударил обручальным кольцом по рулю.
– Глянь-ка, Джон, нет ли там моей зажигалки, – сказал он, и я, копаясь среди старых чеков и пластиковых пакетов, валявшихся на приборной доске, наткнулся на коробку разрывных пуль, купленных им у Хейлвуда.
– Господи, Отец, на кого ты собираешься охотиться с ними?
– Я видел оленей в пустошах, – ответил он.
– Оленей? – переспросил я. – Ты уверен? Я думал, они давно уже ушли отсюда.
Сам я не видел оленей в этих местах с тех пор, как закончил школу.
– Что плохого в том, что на пастбищах есть олени? – спросила Кэт. – Я не понимаю.
– Мы не можем допустить, чтобы они приближались к овцам, милая, – ответил Отец. – Они разносят заразу. У меня уже есть больное животное, и я не хочу, чтобы заболели другие.
– И что вы будете с ними делать? – продолжала спрашивать Кэт. – Отгоните их?
Отец взял у меня зажигалку, которую я нашел под пачкой старых эвкалиптовых леденцов от кашля.