День гнева
Шрифт:
– Был одно время.
– Признался Ходжаев, увидев, что каратист, пошатываясь, направился в ванную, распорядился ему вслед: - Умоешься, слегка очухаешься - нам выпить в студию принесешь.
И впрямь студия, звукозаписывающая студия с новейшим оборудованием.
– Включи чего-нибудь погромче, - попросил Казарян, взял в каждую руку по стулу и поставил их рядом с большим динамиком. Ходжаев поиграл на клавиатуре пульта, и понеслась Мадонна. Вкусы у кандидата искусствоведения были примитивные. Кандидат еще что-то поправил на пульте, убедился, что все в порядке,
– Следовательно, ты считаешь, что меня слушают, - констатировал догадливый Ходжаев.
– Вероятнее всего, Ленчик.
– А почему, как думаешь?
– Потому что ты на них работаешь.
Мадонна сексуально визжала. Ходжаев, мутно глядя на Казаряна, подмычал мелодии, не стесняясь, энергично поковырялся в носу и, естественно, хорошо подумав во время свершения перечисленных актов, спросил:
– Считаешь, что я в Конторе служу?
– Для такого вопроса ты слишком много думал. Значит, ты думал о другом, Ленчик. Темнить собираешься?
– Сейчас я никому не служу, - цинично (не отрицая, что служил, когда надо и кому надо) признался Ходжаев, а далее продолжил уже о другом:
– Времени совсем нет, понимаешь, Ромочка? Игорный бизнес, оказывается, непростая штука. Кручусь, как белка в колесе, по восемнадцать часов в сутки.
– А с дамочками как?
– тоже о другом спросил Казарян.
– С дамочками туго. Забыл, как это делается.
– И не вспомнил, когда к тебе Татьяна Горошкина явилась?
– Так, - выпучив от сосредоточенности глаза, бессмысленно изрек Ходжаев и повторил: - Так... что ты знаешь, Рома?
– Я разбежался и тебе все сказал. Мы еще с тобой долго-долго говорить должны. Предварительно. Будем говорить, Ленчик?
Мадонна завопила о другом. Шелковое покрытие динамика аж слегка шевелилось от этих воплей. Ходжаев думал. Подумав, ответил вопросом же:
– Есть ли смысл в этом разговоре?
– Твой вопрос, как я полагаю, надо понимать так: "Что я буду с этого иметь?" Отвечаю: полезную для тебя информацию.
На этот раз времени на размышления у Ходжаева оказалось намного больше: от дверей Арсенчик катил сервировочный столик с бутылкой виски, чашей со льдом и тарелкой с соленым миндалем.
– Прошу вас, - вежливо предложил он выпивку, уже подкатив столик.
– Спасибо, - машинально поблагодарил Казарян.
– Я все запомнил, дорогой гость, - в ответ сказал Арсенчик.
– Он меня пугает?
– удивленно поинтересовался Казарян у Ходжаева.
– Ну, молодой, молодой он!
– уже раздраженно объяснил Арсенчикову позицию Ходжаев.
– Горячий. Налей-ка нам, гордый кавказец.
Глядя только на бутылку и стаканы, молодой горячий кавказец разлил по двум толстым стаканам, кинул кубики льда и осведомился вроде бы опять у бутылки:
– Я могу уйти?
– Иди отдыхай, - за бутылку ответил Ходжаев и, когда Арсенчик вышел, сказал Казаряну: - Естественно, за эту информацию ты потребуешь информацию у меня.
– А ты как думал? Баш на баш.
– Оно, конечно, баш на
– Ты, - уверенно сказал Казарян.
– И что же я выиграю?
– Жизнь, Ленчик, свою жизнь или точнее: продолжение своей жизни.
– Следовательно, сейчас моя жизнь в опасности?
– Ты даже не представляешь в какой!
– В какой же?
– не дрогнув поинтересовался Ходжаев.
– Не по правилам, Ленчик!
– уличил его Казарян.
– Не получив от тебя ничего, я должен отдавать свои сведения бесплатно?
– Ты сказал мне страшные слова, Рома, а эти слова должны быть без всяких условий подтверждены фактами или хотя бы мотивированными предположениями. Здесь игры не бывает и правила отсутствуют.
Ходжаев взял со стола полный стакан и не спеша стал лить его в себя, зубами придерживая льдинки. Отхлебнул и Казарян из второго стакана. Похрустели миндалем. Как бы в оргазме задыхалась Мадонна.
– Ты прав, Ленчик, - наконец согласился Казарян.
– Вполне обоснованное и страшное предположение: мы в цепочке, звенья которой методически и последовательно уничтожаются и будут уничтожаться в дальнейшем.
– Я не причем, Рома. Я вне цепочки.
– В день самоубийства Горошкина его законная супруга действовала по твоей подсказке. И вот чем все это закончилось!
– Чем?
– тихо спросил уже сильно взбаламученный Ходжаев.
– Так ты не знаешь, что преданно любившая мужа Татьяна Горошкина, узнав о его смерти, в непереносимом горе тотчас последовала вслед за ним, приняв горсть снотворного и отворив все газовые конфорки?
– Ты выдумал все это, Рома, чтобы меня попугать посильнее?
– Дурачок, этим не пугают. Давай-ка выпьем еще.
Казарян налил Ленчику, налил себе, аккуратно ложечкой кинул в стаканы по три льдинки и только после этого всего позволил себе взглянуть на Ходжаева. Ленчик поплыл. Вроде все по-прежнему, - и поза, и выражение лица, но было ясно - плыл, расплываясь в нечто студенисто-дрожащее.
– Ты выпей, выпей, - подсказал, что надо делать в такой ситуации, Казарян. Проследив, как Ходжаев проделал это, добавил жалеючи:
– Они сочли целесообразным не сообщать тебе пока о ее смерти.
– Почему?
– быстро спросил Ходжаев. Все-таки был стерженек в пареньке: он сумел собраться.
– Чтобы ты не беспокоился и не готовил себя к подобным неприятностям. Чтобы, когда обнаружится надобность, брать тебя доверчивым и тепленьким.
– Ты считаешь, что такая надобность обнаружится?
– Она уже обнаружилась, Ленчик. По моим сведениям и догадкам, они извещены о том, что третьи лица знают о твоей связи с покойной ныне Татьяной. Ты же сам знаешь, они любят делать дела один на один. Третьи лица им пока недоступны по многим причинам, и поэтому, чтобы занять привычную и выгодную позицию "один на один" они уберут тебя. Они не хотят, чтобы твоя осведомленность стала козырем в руках третьих лиц, чтобы ты удвоил количество их противников.