День гнева
Шрифт:
– Я - серьезно и серьезно подумав, - перебил Кузьминский.
– При всех несоответствиях друг другу, при, вероятно, малой симпатии друг к другу, при различных - уж наверняка - интересах, они сегодня, сейчас, безусловно, в одной футбольной команде.
– Помимо клубной команды существуют различные сборные, констатировал Казарян.
– Тебя не интересует, Саня, в какую сборную вызывают Игоря и в какую - Витольда?
– Пока нет, - ответил Смирнов.
– Но сейчас они в одной команде, Рома?
– Пожалуй, да.
– Но утечка-то почти стопроцентно в наличии!
– напомнил Смирнов и насмешливо оглядел родную троицу.
– Тогда, может, прав Витольд, и стучит кто-то из вас?
–
– Я говорил о двух трупах? Я им сказал о двух трупах?
– удивился Смирнов, а потом вспомнил: - Точно, я сказал: "по крайней мере, два трупа". Я - безмозглая скотина, братцы.
– Ишь, удивил! Мы-то об этом давно знаем. Как сам допер?
– спросил Казарян.
– Я не мог знать о втором убийстве! Смерть дамочки милиция держит в полном секрете: ведь так обделаться им редко удается. Но раз я знаю, значит у меня имеется надежный источник. Противник далеко неглуп, и ему просчитать Сырцова ничего не стоит. А раз просчитан Сырцов с его охраной Татьяны, следовательно, просчитан и дом на набережной.
– Ты по-прежнему уверен, что информация о вашей беседе втроем окажется у них?
– осторожно поинтересовался Спиридонов.
– Я не могу надеяться на то, что "авось, пронесет", Алик!
– Смирнов вынул себя из глубокого кресла и в три шага, доковыляв до телефонного аппарата, снял трубку и набрал номер. Долго ждал, пальцами левой руки выбивая на зеленом сукне стола в ритме марша нервно-воинственную дробь. Заговорил, наконец: - Здравствуйте, с вами говорит Александр Иванович Смирнов... Да, да, именно он... Мне необходима справка о том, кто проживает в квартире сто восемьдесят один в доме на набережной... Да, тот самый... По тому, который у вас имеется, телефон Спиридонова... Жду.
Смирнов проследовал к своему креслу, уселся и, ни на кого не глядя (глядя в пол), стал ждать.
– Может поужинаем, пока ждать приходится?
– предложил Алик.
– Они обещали уложиться в пять минут, - объяснил ситуацию Смирнов.
Они успели за три минуты. Их звонки были тревожно-длинные, как междугородние. Спиридонов снял трубку и перекинул ее через стол Смирнову. Акробатический этюд был исполнен блестяще: Смирнов поймал ее, как надо микрофоном вниз, телефоном вверх - и без паузы заявил в нее:
– Я слушаю... Алик, записывай... Ходжаев Алексей Эдуардович, кандидат искусствоведения...
– Ленчик!
– ахнул Казарян.
– Ленчик Ходжаев уже кандидат искусствоведения! Уже в доме на набережной!
24
Алексей Эдуардович Ходжаев, он же в просторечьи - Ленчик, был фигурой известной в киношно-театральном мире. Явившись в Москву лет двадцать пять тому назад неизвестно откуда этот, загадочной национальности человек, сумел убедить главрежа одного, не из последних, московских театров в том, что он, Ходжаев Алексей Эдуардович, - замечательный актер, и был принят в группу. Играл он мало, случайно и довольно плохо, но главрежу стал необходим. А вскорости сильно повезло: знаменитый комедийный кинорежиссер, окончательно запутавшись в поисках героя для своей ленты, с отчаяния в последний момент взял Ленчика на эту роль. Очень быстро кинорежиссер убедился, что Ленчик явно не подарок, но деваться было некуда, надо было снимать, потому что уже завертелась неостановимая кинематографическая карусель. Кинорежиссер недаром был знаменит: фильм получился хороший и смешной, а Ленчик выглядел на экране вполне достойно. Пришла, можно даже сказать, слава. Но Ленчик не купался в ней. Он использовал ее в делах практически. Он завел множество нужных знакомств и почти до конца ушел во вторую, неизвестную театральной общественности,
...Сначала грубый мужской жлобский голос спросил:
– Чего надо?
– Не чего, а кого.
– Поправил его через неоткрываемую дверь суровый Казарян.
– А надо мне Ленчика Ходжаева.
Теперь поправил голос:
– Алексея Эдуардовича, - и замолк. Казарян пнул ногой роскошную дверь, заглянул в глазок (он не светился, в него смотрели) и поинтересовался хамски:
– Открывать думаешь?
– Алексея Эдуардовича подожду.
Ждали недолго. Баритональный тенор весело спросил (опять же через дверь):
– Это ты, Роман?
– Рядом, значит, с холуем стоял!
– с удовлетворением догадался Казарян. На что холуй отреагировал немедленно:
– Полегче, ты, пока уши целы!
– Мусульманин, что ли?
– опять в догадке осведомился Казарян.
За дверью отчетливо заскрипели зубами, сразу же шум легкой борьбы, а затем успокаивающий всех и вся голос Ходжаева:
– Уймись, Аскерчик, он не со зла!
– Он у меня еще попляшет, армянская морда!
– не успокаивался холуй, в голосе которого уже ощутимо скрежетал акцент.
– Спокойней, спокойней, Арсенчик! И учти, во мне одна восьмая крови армянская - с едва уловимой угрозой завершил миротворческую свою миссию Ходжаев и открыл дверь.
– Ходжикян!
– подтверждая частичную принадлежность визави к армянскому народу, приветствовал его Казарян.
– Казаров!
– обрадовался возможности исковеркать фамилию гостя Ходжаев. Довольные каждый самим собой, они, обнялись, похлопали друг друга по спинам и расцепились, наконец.
Казарян огляделся. У вешалки, роскошной вешалки - гардероба стоял рослый кавказский качок - сверкал глазами и тряс губами. Казарян, на ходу снимая плащ, направился к вешалке. Качок стоял, как приколоченный к полу. Казарян, стараясь не задеть его, повесил плащ, двумя руками погладил свою прическу и вдруг неуловимым коротким движением нанес кованым башмаком страшный удар по левой голени кавказца. Ничего не понимая от дикой шоковой боли кавказец медленно сгибался, когда Казарян ударил его правой в солнечное сплетение. Качок не сгибался, он теперь сломался на двое. Казарян схватил его за волосы и ударил его голову об резко идущее вверх колено. За волосы же с трудом отбросил в сторону.
Ходжаев задумчиво наблюдал за этой операцией. По завершении ее подумал немного, разглядывая существующего в отключке телохранителя, и твердо решил, что:
– Ты прав, Рома. За неуважение, за невоспитанность надо наказывать. Они вдвоем ждали, когда молодой человек откроет глаза. Он открыл их минуты через две, а еще секунд через двадцать взгляд этих глаз приобрел некую осмысленность. Теперь он мог кое-что понять (из элементарных вещей), и поэтому Казарян объяснил ему:
– Я - не армянская морда. Я - пожилой, уважаемый многими неплохими людьми человек, который повидал на своем веку многое. В том числе и таких бакланов, как ты. Запомни это, каратист.
Баклан-каратист смотрел на Ходжаева, который сочувственно заметил:
– Никогда не выскакивай, не спросясь, Аскерчик. Встань и умойся, - и уже Казаряну: - Прошу, Ромочка.
И ручкой, эдак с вывертом изобразил приглашающий жест вообще и ко всему: входи, пользуйся, бери! Казарян осмотрел извивающийся коридор со многими дверями и полюбопытствовал:
– У тебя музыкальная комната есть?
– У меня все есть, как в Греции.
– Вот туда и пойдем. А ты еще и грек, оказывается?