День очищения
Шрифт:
— Ну, что, — сказал я ей, — вставай, безотцовщина.
Она, глядя на меня испуганно и растерянно, взялась за протянутую руку. Морщась от боли, поднялась с моей помощью на ноги.
Посмотрел на часы — полтретьего ночи. Самое время переложить эту проблему на чьи-нибудь широкие крепкие плечи.
***
— Роберт? — Депутатор открыл мне дверь в пижаме. — Который час?
Несмотря на наряд, он выглядит мужественно, внушительно и уверенно, не скажешь, что только проснулся. Наверное, у него система быстро выходит из sleep mode.
—
— Ты интересовался пропавшими школьниками? — сказал я устало. — Нескольких я нашёл. Не в бар же мне их вести? Они ещё два дня несовершеннолетние.
— И что мне с ними делать?
— Что хочешь. Ты тут депьюти, тебе город платит. А я бармен, и мне давно пора спать.
— Они плохо выглядят. Может, в больницу?
— К утру им станет лучше, вот увидишь. Кроме того, доктор всё равно спит.
— Но…
— У них всё и спросишь. Я пошёл, мне открываться в девять.
Светловолосая девчушка вцепилась в мою руку так, что пришлось осторожно отцеплять, стараясь не сделать больно повреждённым пальцам. Надо же, я думал, будет от меня бежать впереди своего визга. Женщины часто парадоксальны в реакциях. Наверное, Очень Страшный Я рядом кажусь ей гарантией, что остальные ужасы не приблизятся. Побоятся.
— Иди, иди, — сказал я ей, — вон, добрый дядя полицейский о тебе позаботится. У него работа такая.
Она забудет. Все они забудут. И это правильно.
***
Подходя к бару, понял, что поспать мне сегодня не светит. Белые волосы, чёрное платье. Ждёт.
— Срочный ночной коктейль? — спросил я, зевая.
— Вы подняли руку на моих детей! — сердито заявила она, проходя в зал. — Но коктейль сделайте.
— Я думал, что их спас.
— Одних спасли, других… Что вы с ними сделали? Сам город содрогнулся!
— Стоп-стоп, — устало попросил я, доставая посуду, — я что-то запутался. Ваших детей, которых тут принято ласково называть «отродьями», избили, изнасиловали и готовились убить. Я пресёк это способом, который счёл уместным. Может быть, он несколько радикален, но тут ничего не поделаешь. Что не так?
— Вы не имели права вмешиваться! А тем более, поднимать руку на моих детей!
— Я спас ваших детей.
— Нет, убили!
— То есть эти продавцы душ тоже были отродьями? Тогда почему…
— Роберт! — вздохнула Ведьма, принимая из моих рук одноимённый коктейль. — Неужели вы до сих пор не поняли?
— Не понял чего? Извините, в это время суток я не очень хорошо соображаю.
— Здесь все, как вы выразились, «отродья».
— Все?
— Каждый. Уже пятнадцать поколений, как умерли последние прямые потомки тех, кто пришёл на мою землю. Кто изуродовал её. Убил ради соли, точнее, ради денег за соль. Нет, я не убивала их в ответ. Я не способна забирать жизнь, только нести её в мир, и я несла — приходила к каждому мужчине и просила его семя в обмен на наслаждение. Вы отказались от меня, Роберт, и не познали, как много я могу дать… Я всё ещё
— Второй коктейль поможет это сгладить?
— Может быть, немного. Попробуйте.
Я принялся смешивать, а она продолжила:
— Сначала они меня боялись. Я Хозяйка Места, в их дурацкой религии — языческий дух, почти дьявол. Вы знаете, каково быть дьяволом для людей, Роберт?
— Теперь знаю, — кивнул я. — Противно, но выгодно.
— Какой странный вывод. Меня их нелепые шаманы пытались, представьте себе, изгнать! Ходили со скрещёнными палками и брызгали водой. Водой, Роберт! Взятой из моего же озера! На что они рассчитывали, хотела бы я знать? Священники запрещали своим людям «нечестивую», как они выражались, связь со мной, но какой мужчина может устоять?
Она коснулась моей руки, в усталую голову полыхнуло ванилью и страстью, но я отстранился.
— На вас не действует, — пожаловалась Ведьма, — что вы такое, Роберт?
— Вы говорили про «нечестивую связь», — напомнил я, уходя от ответа.
— Да, они сдавались один за другим, мужчины всходили на моё ложе под сенью деревьев на берегу, оставляли во мне своё семя и получали моих детей. Раз в восемнадцать лет. На каждый порог. Вы знаете, как утомительно плести столько корзинок?
— Не представляю даже.
— Маникюр портится, — сказала она грустно, рассматривая свои пальцы. — Кожа грубеет.
— Попробуйте детский крем, — посоветовал я, — с ромашкой.
— Думаете, поможет?
— Не знаю, но хуже не будет.
— Спасибо, я подумаю. Сначала они их убивали. Всех. Сразу. Топили в озере, сжигали на кострах, резали ножами, закапывали живьём. Младенцев. Самые предприимчивые скупали тела и откармливали моими детьми свиней. Они громче всех кричали, что «отродья не люди».
— Какие прекрасные поселенцы вам достались, — посочувствовал я.
— Обычные, — пожала плечами она, — люди как люди. А люди непоследовательны. Поэтому сначала один, потом другой, потом третий… Оглядываясь, скрываясь от соседей, запрещая себе думать об этом. У кого-то умер ребёнок, кто-то был одинок, у кого-то не поднялась рука. Мои дети начали выживать. Их пытались найти и убить потом, многих убили, многих убили по ошибке, но некоторые выжили. Их становилось больше.
— А как они их находили? Я слышал про какое-то «испытание».
— Никак. Мои дети ничем не отличаются от их детей. Просто убивали наугад. Они так любят убивать, Роберт! Я сначала удивлялась, но потом привыкла. А испытания… Все они сводятся к одному: «Пытай ребёнка, пока он не признается. Если не признаётся — пытай дальше. Если умер под пыткой — похорони невинноубиенного на кладбище с молитвой, если признался — убей отродье и скорми тело свиньям».
— Какой интересный народный обычай. Ещё коктейль?
— Да, пожалуйста. Однажды в город пришёл мор. Священники немедленно обвинили в этом меня, но они врали, я не могу убивать. Эпидемию занёс чужак, переночевавший в таверне и уехавший дальше. Он даже не знал, что болен, взрослые переносили болезнь легко, а вот младенцы в тот год умерли почти все. И когда на порогах появились корзинки, люди сказали друг другу, отводя глаза: «Нет-нет, какое отродье? Отродье мы убили, а это наш сыночек! Он вовсе не умер, чудом спасли!» Через поколение моих детей было большинство, через четыре поколения остались только они.