День расплаты
Шрифт:
В комнате на столике стоял серебряный канделябр с полудюжиной свечей. Берри достал спички и зажег свечи, одну за другой, а потом направился к двери, которую мужчина в шерстяном жакете услужливо открыл перед ним.
Берри обернулся, чтобы еще раз взглянуть на дядю.
— Хочу, чтобы вы догадались: кто будет наследником, когда его не станет, Воген? — Он язвительно засмеялся. — Бог мой, можете представить, как я буду занимать место в палате лордов? И какие при этом открываются интересные возможности? Например, буду сидеть
Я ни слова не сказал, молча следуя за ним. Мы спустились по лестнице в холл. Это была странная процессия: мы переходили из одной комнаты в другую, Дули шел за нами по пятам, единственным освещением были мерцающие свечи в канделябре. В их неровном свете поблескивала серебряная и стеклянная посуда, полированная мебель. Одно за другим выплывали лица давно ушедших людей на портретах в красиво украшенных золоченых рамах. А он беспрерывно говорил.
Мы остановились около портрета плотного мужчины в охотничьем костюме восемнадцатого века.
— Это человек, с которого все началось, Франциск Первый, как я его называю. Первые двадцать лет жизни провел, копаясь на крошечном картофельном поле. Поймал удачу за хвост на Барбадосе, торгуя рабами и сахаром. Его плантация там называлась Испанской Головой. Разбогатев, он вернулся домой, переменил религию, купил звание пэра и начал вести жизнь ирландского протестантского джентльмена.
— А ваш отец, кем он был?
— Тут вы меня поймали, — ответил он. — Он был актером, который бежал впереди своего таланта на целых полмили, что повышало его склонность к горячительным напиткам, и он сумел дожить только до зрелого возраста и скончался в сорок лет.
— Он был католик?
— Хотите — верьте, хотите — нет, Воген, но я не первый протестант, который желает объединения Ирландии. — Он поднял канделябр повыше и осветил картину, на которой был изображен человек почти в полный рост. — Вот еще один. Вулф Тоун. Он все это начал. Самый любимый из моих родственников. Франциск Четвертый. К своему двадцатитрехлетию он успел убить трех человек на дуэлях и поиметь связь со всеми привлекательными женщинами графства. Ему пришлось удрать в Америку.
Берри с видимым удовольствием вспоминал это.
— Что же с ним случилось?
— Убит под местечком Шилоу во время гражданской войны в Америке.
— На чьей стороне?
— А как вы думаете? Грей — южанин, он сам закрыл ему глаза и потом написал письмо его матери, которое я читал.
Мы повернули обратно и медленно двинулись к вестибюлю. Я сказал ему:
— Когда я наблюдаю все это, то не вижу никакого смысла.
— В чем именно?
— В вашей теперешней активности.
— Но я люблю борьбу. — Он пожал плечами. — В Корее не было бы так плохо, если бы там все делалось не столь хладнокровно. А жизнь чертовски скучна, вы не думаете?
— Многие люди сочтут это за недостаточное оправдание.
— Мои
Мы дошли до вестибюля, он поставил канделябр на стол и вынул наручники. Я протянул ему запястья. Он сказал:
— Тридцать лет назад, если бы я делал то же самое, что делаю теперь, в рядах французского или норвежского Сопротивления, то считался бы сейчас национальным героем. Странно, как могут меняться взгляды со временем.
— Только не мои, — ответил я.
Он пристально посмотрел на меня:
— А вы во что верите, Воген?
— Ни во что. Просто не могу себе позволить.
— Вот такой человек мне по сердцу.
Он повернулся к Дули и сделал движение вниз большим пальцем:
— Отведи его вниз, к остальным.
Он взял канделябр и пошел наверх. Я стоял, наблюдая за ним, но тут Дули ткнул меня дулом «стерлинга» в спину и заставил двинуться к двери.
Когда меня привели в подвал, Бинни спал на железной койке, повернув голову немного набок. Рот у него был приоткрыт. Когда дверь захлопнулась, он беспокойно задвигался, но не проснулся. Генерал приложил палец к губам, подошел к парню, чтобы убедиться, что он спит, потом приблизился к столу, и мы оба сели.
— Хорошенькое дело! — сказал он. — Что там было?
Я все подробно ему рассказал, потому что мне казалось очень важным то, что сказал мне Берри, так как это проливало свет и на него самого.
Когда я закончил рассказ, генерал кивнул:
— То, что он требует, чтобы вы поехали в Обан, не лишено смысла. Помимо всего прочего, он считает вас связанным с крупнейшим покупателем оружия и уверен, что вы не побежите в полицию.
— Он сказал, что встретится со мной позже, чтобы обговорить все в деталях. Что мне ему ответить?
— Вы, конечно, примете его предложения, все до единого.
— А что будет с вами?
— Бог знает. Что, вы думаете, он сделает, если вы сообщите в штаб, где я нахожусь, и они пошлют отряд коммандос вызволить меня отсюда?
— Он использует вас как заложника. Начнет торговаться.
— А если ничего не получится, и даже наверняка провалится из-за теперешнего курса правительства, которое не одобряет такой шантаж, то что будет тогда?
— Пустят вам пулю в голову.
— Абсолютно точно.
Снова загремели засовы, дверь с грохотом отворилась, что заставило Бинни проснуться и вскочить на ноги. Он стоял, немного покачиваясь и протирая глаза тыльной стороной ладони.
Это был снова Дули, но на этот раз с двумя людьми.
— Всем выходить, — хрипло сказал один из них.
Мы прошли тем же путем, что и раньше, снова через зеленую дверь в прихожую, потом поднялись по мраморной лестнице на главную площадку и свернули в коридор. Мы остановились перед другой двойной дверью, Дули открыл ее и ввел нас.