День разгорается
Шрифт:
— Не обижай, товарищ! — прервал Лебедева густой голос. Высокий рабочий, взгромоздившийся на ящик с инструментами у стены, потрясал рукою и глаза его горели: — Не обижай людей!.. Не дети и не в шуточки мы здесь шутить собрались!.. Понимаем, куда и зачем идем!..
— Верно! Не обижай!.. — снова закричали в толпе. — Знаем и понимаем!..
— Тогда все в порядке! — просто и почти добродушно закончил Лебедев и слез со станка.
Все внимание, вся бдительность были устремлены на запад.
На западе,
На востоке же оставались остатки разбитой армии. И казалось, что отсюда нечего было ждать — ни хорошего, ни плохого. Порою проскакивали эшелоны с жаждущими поскорее попасть домой солдатами. Иногда на станции происходили встречи таких эшелонов. Солдатам раздавали прокламации, свежие газеты, солдаты охотно брали литературу, но поспешно лезли в свои теплушки, как только раздавался сигнал отхода поезда.
В жарких приготовлениях к столкновению с отрядом Келлера-Загорянского все, и в комитете, и в совете рабочих депутатов, и в штабе дружин, почти не думали о востоке и о том, что там происходит.
Поэтому странной телеграмме, которую недоумевающе приняли на правительственном телеграфе в день тревоги, в день, когда над городом плыл тревожный гудок, сразу даже и не поверили.
Телеграмма была короткая.
«Во избежании излишнего кровопролития предлагаю всем сложить оружие, приступить к работе, соблюдать порядок и спокойствие. Противном случае прибегну силе оружия вплоть до артиллерии. Генерал-майор Сидоров».
С телеграфа телеграмму передали в штаб. В штабе вспомнили:
Генерал-майор Сидоров — командующий какой-то большой частью, которая действовала против японцев. Он как-то сумел удержать возле себя своих солдат и двигался с востока в полном боевом порядке. И то, что его часть ни разу за эти месяцы не вышла из повиновения, не предвещало ничего хорошего.
Лебедев, Антонов и Трофимов несколько раз перечитали эту коротенькую телеграмму.
— Еще этого не хватало!.. — схватился за голову Антонов. — Значит, с двух сторон...
Лебедев смял листок, потом разгладил его и положил на стол.
— Хуже всего, что ничего раньше не слышно было об этом... — как-то виновато вспомнил он.
— Откуда телеграмма-то? — деловито спросил Трофимов.
Телеграмма была со станции, находящейся в двухстах верстах от города.
— Значит, — высчитал Трофимов, — ходу ему часов шесть, не больше...
— Нет, так скоро не попадет! — поправил Антонов. — Считай восемь, а то и все десять.
— Шесть ли, десять ли часов — один чорт! — угрюмо заметил Лебедев. — Попали мы, товарищи, в кольцо...
Трофимов поглядел
— Что-ж, — глухо произнес он, — в кольце, так в кольце!.. Неужели прятаться будем?!
— Собирается экстренное совещание, — не глядя ему в глаза, успокоил его Лебедев. — Чего мы будем раньше времени гадать!?
Антонов взял со стола телеграмму и поднес ее близко к глазам.
— Да-а... — протянул он, качая головой.
— Что, да? — вскинулся Трофимов.
— Ничего... Любуюсь генеральской заботой о нас... Вишь, какой предупредительный: «во избежании лишнего кровопролития...» Нежная душа у его превосходительства...
Соборная колокольня вдруг ожила. На соборной колокольне колыхнулся большой колокол, и густо и широко поплыл над городом бронзовый звон. День был праздничный, но все-таки в этот колокол ударяли только в пасху, в «светлое христово воскресенье». Поэтому бронзовый звон обрушился на город тревожащей неожиданностью.
У Суконниковых в доме прислушались к благовесту, привычно перекрестилась и сама Аксинья Анисимовна с радостным недоумением погадала:
— К чему бы это в главный колокол ударили? К радостному, надо быть!..
Суконникова-старшего не было дома. Он уехал куда-то с утра, сразу после того, как к нему прибежал взволнованный Васильев. Тогда Аксинья Анисимовна не успела узнать в чем дело. Но поняла, что случилось важное и неожиданное. А теперь опять этот торжественный, праздничный благовест. Аксинья Анисимовна бродила из столовой в горницу, из горницы в спальню, прошла на кухню, потолковала с кухаркой. Кухарка тоже сгорала от острого любопытства. Потом позвали дворника. Чернобородый мужик вошел в кухню степенно, деловито и аккуратно перекрестился на образа, поклонился хозяйке, стал у порога и ухмыльнулся.
— Петрович, ты не слыхал, отчего это в большой колокол в соборе ударили? — спросила хозяйка.
— Пономарь, Оксинья Анисимовна, именинник!.. — шире ухмыльнулся дворник. — Они завсегда бухают в набольший, когда именины справляют...
— Не дури! — рассердилась Суконникова. — Тебя толком спрашивают, ты и отвечай по-людски!
Дворник тронул черными кривыми пальцами бурую бороду, перестал улыбаться и недовольно проговорил:
— Я откуда должон знать? Коли ударили в большой стало быть такая распоряжения!.. Об этом начальство духовное знает...
— Ух, и бестолковый же ты, Петрович! — вмешалась кухарка. — Ты мужчина, ты должен знать...
Со двора на кухню ввалился работник, он не ожидал встретить здесь хозяйку и смутился. Дворник покосился на него и вдохновенно заявил:
— Вот Спиридон знает. Он всё у нас известный отгадчик!
Работник исподлобья посмотрел на хозяйку и обернулся неприязненно к дворнику:
— Зубоскал!.. Чего это я знаю?
— Спиридон, — певуче заговорила Аксинья Анисимовна. — Скажи-ка, не случилось чего в городе? Благовест уж очень приятный. А?