День рождения

Некрасова Лидия Владимировна

Лисичка ударила кулаком в дверь. Гул понесся по лестнице.

— Мама спит, наверное, — сказала Лисичка и стала ногами брыкать дверь.

За дверью раздался испуганный голос. — Кто там?

— Мама, это я! — крикнула Лисичка. На всей лестнице защелкали ключи, захлопали двери. Все жильцы проснулись, все хотели посмотреть, кто это грохочет в дверь.

— Мама, это я! — крикнула еще раз Лисичка.

Открылась дверь. Со светильником в дрожащей руке стояла Лисичкина мама. Видно было только ее испуганное лицо.

— Мама, это я, — прошептала

Лисичка. — Мы убежали из приюта. Завтра утром весь приют куда-то увозят. А я хочу с тобой жить.

Лисичка уткнулась в мамин живот. Мака молча ждала чего-то.

— А это кто? — спросила Лисичкина мама, увидев Маку.

— А это… — Лисичка схватила Маку за руку. — А это Маша. Она должна найти свою маму. У нее мама потерялась. Пускай она сегодня у нас побудет.

И Мака вошла в Лисичкин дом.

Часть четвертая

Глава XXXII. Снова комната под крышей

На следующий день с раннего утра по улице потянулись подводы, лошади, пушки, пулеметы. Спешно уходили из города войска белого генерала. Солдаты шли пешком, офицеры ехали верхом и в экипажах. Вслед за войсками бежали мальчишки и громко свистели. Мальчишки висели на заборах, на воротах, сидели на фонарных столбах. Они кидали в солдат снежки и улюлюкали. На них никто не обращал внимания.

Лисичкина мама сказала, что по улицам ходить опасно, и Мака не пошла к Сергею Прокофьевичу. Вместе с Лисичкой она смотрела, как из домов вытаскивали мебель, как наваливали ее на подводы. Как в дверях одного дома застрял блестящий шкаф и как его там бросили. Из ящиков шкафа, высыпались белые хрустящие салфетки и по ним ходили, по ним бежали…

— Скорее! Скорее! — кричала какая-то растрепанная барыня в расстегнутой меховой шубе и бегала сверху вниз и снизу вверх, задыхаясь, хватая все невпопад, все роняя, все забывая.

— Скорее! Скорее! — кряхтели грузчики, обламывая об лестницу резные ножки кресел и диванов…

Скорее, скорее… Тарахтели по улице колеса повозок, тележек, пушек… Звенели шашки, шпоры… Развевались по ветру полы, сапоги топтали снег…

Из города вместе с белыми уходили все те, кому хорошо при них жилось. Уходили толстые лавочники, вытаскивали из подвалов мешки, ящики… Взваливали свое добро на подводы.

Уходили немецкие солдаты, низко надвинув на лоб каски, ни на кого не глядя.

Белые офицеры сгоняли с подвод солдат, а генералы сгоняли офицеров. Кто был сильнее, тот устраивался получше.

На улицах все скрипело, тарахтело и суетилось. Из погребов выкатывали последние бочонки. Пьяный офицер цеплялся за колеса отъезжающей подводы. Толстый генерал колотил тросточкой по его рукам. Крик, ругань и грохот висели в воздухе.

Наконец стало тихо. Улицы опустели. Все дома насторожились, примолкли. Над голубым снегом заплясали белые кружевные звездочки-снежинки.

Тогда в глубине прямой улицы появились всадники. Широкое красное знамя реяло над ними. Весело улыбаясь, ехали кавалеристы,

как хозяева, оглядывая пустые улицы, дома и заборы.

Вдруг захлопали двери, заплескались радостные голоса. Люди, наскоро одеваясь, бежали на улицу. И скоро Красная Армия ехала между двумя шумными ликующими рядами людей.

— Ур-ра! — перекатывалось от дома к дому, от улицы к улице.

Еще несколько дней Мака не могла пойти к Сергею Прокофьевичу. Днем она вместе с ребятами лазила по заборам и под заборами, по снежным кучам, махала руками, кричала «ура!». Она кричала «ура!» каждому красноармейцу, каждой не спеша едущей пушке, каждому красному флагу. Мака, в смешной длинной шубе, в остроконечном капоре, старалась кричать громче всех. Ведь она встречала старых знакомых.

Лисичка уже надела свою домашнюю шубку, но Маке нечего было переодевать. Вечером она складывала свою шубу и ложилась на нее спать прямо на пол, поближе к печке.

Через несколько дней Лисичкина мама сказала:

— Ну, девочка, пора тебе идти к твоим родным.

Почему-то она думала, что Сергей Прокофьевич Макин родной. Она взяла Маку за руку и повела ее по улице. Незнакомые улицы распластывали перед ними заснеженные тротуары.

Незнакомые дома таращили на Маку глаза. Наконец Мака узнала ободранный почтовый ящик и дом, тот самый дом, в котором Маку нашел Сергей Прокофьевич.

— Ну, до свиданья, девочка. Ты приходи к нам в гости, — сказала Лисичкина мама и, быстро повернувшись, ушла.

Мака поднялась на чердак. Около двери лежал новый полосатый половичок. Мака весело стукнула в дверь.

Дверь открылась. На пороге стояла женщина в теплом красном платье. Она вытирала руки передником.

— Что это за чучело? — удивилась она, увидав Маку. — Нет ничего у меня, — замахала она перед лицом у Маки руками. — Иди, иди!

Но Мака хотела видеть Сергея Прокофьевича.

— А где живет Сергей Прокофьевич? — спросила она.

— Зачем он тебе? — насторожилась женщина.

— Я жила у него. Потом он отдал меня в приют. А я теперь пришла. И Тамара моя у него. — Мака торопилась все рассказать женщине, пока она не закрыла дверь. Но женщина уже, видно, не собиралась прогонять Маку. Она сложила руки на животе и нахмурила лоб.

— Так это ты? — тихо сказала женщина. — Так это ты?

— Я, — сказала Мака и быстро пробежала мимо женщины в комнату.

Сергея Прокофьевича нигде не было. Все в комнате было переставлено, переделано, переиначено…

— А мне сказали, что приют увезли. Я думала, что и тебя увезли. — Женщина уже закрыла дверь и смотрела на Маку.

— Нет, — обрадовалась Мака, — нет, меня не увезли. Я убежала из приюта. Я к Сергею Прокофьевичу пришла. Я его очень люблю. Он найдет мою маму.

— Эх ты, дурашка, — сказала женщина. — Никакую маму он тебе не найдет. И вообще его уже нету. Преставился он, помер, значит. Простудился и помер. Помер мой почтенный дядюшка, Сергей Прокофьевич. Теперь я здесь живу. Теперь я здесь хозяйка.