День святого Антония
Шрифт:
У нее был очень мечтательный вид, словно она до сих пор чувствовала аромат этого горшочка.
— Мы его никогда не пробовали, — вздохнул Тито, а я предложил всем пойти попить кофе.
Мы привели ее в кафешку Эндрю. Она заказала к кофе яблочный пирог. А мы просто кофе.
— Это будет стоить нам чаевых пяти щедрых клиентов, — прошептал я, а Тито шепнул:
— Придержи язык.
Она управилась с яблочным пирогом меньше чем за пару минут. Нам нечасто приходилось видеть, чтобы кто-то с
— Раньше я часто ела взбитые сливки, — сообщила хорватка, — я их обожала.
Ее звали Кристина Андреа, и она говорила, что ни одно из ее имен нельзя сокращать. Что она терпеть не может сокращенные имена и чтобы никто даже не пытался их сократить.
Она вылила в свою чашку весь молочник. Все молоко из молочника растворилось в ее кофе. Кофе буквально переливался через край. Она стала пить, не отрывая чашку от блюдца, и, пока пила, ни на кого не смотрела. Полностью сосредоточилась на кофе. Придерживала чашку обеими руками, а когда в ней ничего уже не осталось, сказала:
— Неплохой был кофе…
— Ты живешь с родителями? — спросил ее Тито.
— Не твое дело, — сказала она, достала из сумки зеркальце и стала подкрашивать губы. Состроила себе в зеркальце несколько гримасок и добавила:
— Ничего страшного, я привыкла.
Потом встала и одернула юбку. Такая у хорватки была привычка. Она всегда одергивала юбку.
— Мой отец — женатый холостяк, — сказала она, поглядев на нас то ли сердито, то ли недоверчиво.
Она часто так на нас смотрела. Потом бросила: «Ну спасибо и до завтра!» — и ушла.
Я пробежался немного за ней, и, вернувшись, сообщил, что она исчезла в подземке на 34-й улице.
— Ее отец — женатый холостяк, — произнес Тито.
— Да, — подтвердил я, — именно это она и сказала.
Тито немного подумал и вдруг предложил:
— Пожалуй, стоит это где-нибудь записать.
В конце тетради, там, где мы делаем разные заметки по английскому, мы выделили несколько страниц для хорватки.
«Ее отец — женатый холостяк», — записал Тито и поставил рядом дату. После этого мы отправились на работу.
Когда мы вечером вернулись домой, в кресле-качалке, как и вчера вечером, сидел Эвальд Криг. Рядом с ним сидела Рафаэлла. Они слушали музыку.
— Ага, вы опять у нас, — сказал Тито.
— Присаживайтесь, ребята, — пригласила Рафаэлла.
Голос ее звучал как-то странно.
Мужичок налил до краев в две небольшие рюмки какую-то прозрачную жидкость.
— Выпейте с нами, — предложил он, — выпейте с нами! Я так рад, что познакомился с вашей мамой.
Мы молча обменялись взглядами.
— Ребята, — начала Рафаэлла все таким же странным
— Крепкий напиток, — пробормотал Эвальд Криг.
— Ребята, послушайте, — сказала Рафаэлла, — Эвальд Криг — знаменитость у себя на родине.
Мужичок довольно кивнул, когда она говорила эти слова. Сразу после этого он резко повернул голову вправо и чихнул так громко, как мы еще в жизни не слыхали. Буквально у нас на глазах у него изо рта вылетела мокрота и в виде жирного плевка приземлилась на наш ковер.
— Будь здоров! — сказала Рафаэлла, после чего мужик быстро обтер рот, невнятно пробормотав что-то насчет сквозняка.
А мы все не могли отвести глаз от его липкой мокроты на ковре. Чего только не вытворяли поклонники у нас дома, но плюнуть на ковер еще не приходило в голову никому.
Все так же не отводя глаз от плевка на ковре, Тито сказал:
— Значит, вы очень знамениты у себя на родине?
— Ну да, — ответил дяденька, — типа того, но это неважно.
— Не скромничай, Эвальд, — сказала Рафаэлла.
Подумаешь, еще один нашелся, знаменитость у себя на родине! Этого добра тут и так хватает.
— И чем же вы прославились? — поинтересовался Тито.
— Книгой, — ответила Рафаэлла, — просто книгой, представьте себе.
— Какой еще книгой? — пробормотал Поль. — Телефонной?
— Романом, — пояснила Рафаэлла.
— Мистер Криг, — обратился к нему Тито, — а на какую тему вы пишете?
— На какую тему? — переспросил мужичок, отбрасывая со лба длинные пряди и украдкой улыбаясь Рафаэлле. — Итак, моя тема. Ну и вопросики у вас!
— Пожалуйста, не задавайте таких трудных вопросов, — пришепетывая, попросила Рафаэлла.
— Ты накирялась, — прошептал ей на ухо Поль, — ты накирялась, Рафаэлла!
— Оставь меня, оставь меня в покое, — прошептала она, — ты что, не видишь, что я счастлива?
Похоже, она давно забыла, что значит счастье. Наверное, она так давно не чувствовала себя счастливой, что уже забыла, что это такое.
— Да-да, — продолжал мужичок, — о моем творчестве много писали. Один критик утверждал, что моя тема — это мой стиль, другой — что у меня вообще нет никакой темы, третий — что все мои темы — это предательство. Я бы, конечно, не решился утверждать подобное о своем творчестве, но вам, вероятно, это о чем-то говорит.
— Очень о многом, — сказал Тито, а Поль спросил:
— А есть ли у вас еще какие-нибудь темы?
Мы не разобрали, что он ответил, потому что он вдруг снова чихнул. Но теперь он сидел не на свету, и мы не смогли рассмотреть, вылетела или нет у него изо рта мокрота. Но и на этот раз он опять тщательно промокнул рот.