День Святого Валентина

Санди ака Владлена

Сказать, что от начатого лечения в мире взвыли все, кто вообще был способен издавать хоть какие-то звуки – значило бы не сказать практически ничего. Народ в Словении был веселый, довольно добродушный, но при этом удивительно разболтанный и ухитряющийся за эту неорганизованность еще и довольно крепко держаться. Местные жители, в принципе, умели и терпеть нужду (не столь уж редкую за счет общей безалаберности в мире), но при возможности широко отводили душу, жизни не мысля без обильных праздничных пирушек и развлечений – при том, что и то, и другое в числе выявленных Амбросиусом «вредных привычек общества» занимало если и не первые, то явно лидирующие строки. Покончив с междоусобными войнами введением жесткой системы, Констанц с недоумением обнаружил, что оставшиеся без привычных дел местные витязи стали от скуки предаваться этому не менее разрушительному, чем воины, занятию еще более самозабвенно. Введя строгий запрет на все хмельные напитки (для подавления целой череды прокатившихся по всем царствам бунтов пришлось серьезно ужесточить законы), колдун призадумался. В принципе, еще во времена его лекарской практики не столь уж редко попадались пациенты, всеми силами мешающие специалистам возвращать им здоровье, так что, не смотря на значительно увеличившиеся масштабы необходимых мер, трудности былого Целителя не пугали.

Своего рода навязчивой идеей правителя было желание приучить народ подведомственного мира питаться исключительно здоровой пищей. Еще обучаясь, он несколько лет в молодости прожил у линфейских друидов, как правило, неохотно посвящающих чужаков в свои тайны, но все-таки согласившихся поработать с талантливым юношей. В узком кругу лесных

отшельников практически в форме непреложного закона бытовало вегетарианство, охотиться в священных лесах было запрещено категорически – а жили друиды примерно вдвое (встречалось, что и более) дольше большинства обычных людей, что и заставило Констанца впервые задуматься об исключительном вреде всех «лишних» продуктов. Сам он со времен ученичества у друидов был убежденным вегетарианцем, а практически для всех пациентов, за довольно редкими исключениями, лечение начиналось с обязательного установления индивидуальной диеты. К каждому человеку в королевстве, конечно, индивидуально подходить возможности не было, поэтому колдун вынужден был разработать слегка варьирующиеся обобщенные правила. В частности, каждому взрослому человеку, по его расчетам, требовалось не более двухсот грамм мяса (разумеется, без жира) в неделю – Констанц превосходно понимал и то, что природные ресурсы Словении все-таки отличаются от Линфеи, поэтому жить одним только аграрным хозяйством могут далеко не все из многочисленных царств. Пришлось организовывать и налаживать обеспечение более северных регионов, в которых преобладали охота и животноводство за счет урожаев южных – крайне недовольны новшеством оказались и те, и другие. Словенцы впали в неподдельное отчаяние. С одной стороны, среди многочисленных царей нет-нет да встречались те еще самодуры, но по их части у местного населения уже давно выработались специальные методики. От любого местного правителя можно было сбежать в соседние царства, можно было бунтовать и устраивать перевороты, можно было просто старательно как можно реже попадаться на глаза, терпеливо дожидаясь, пока правитель сменится естественным образом. А от честно желающего всех облагодетельствовать исходя из своего целительского опыта Амбросиуса не было абсолютно никакого спасения. Бежать некуда – власть колдуна распространялась на весь мир целиком, бунты легко пресекались, все покушения неизменно проваливались, а умирать естественным образом свято верящий в великую силу витаминов и лечебного голодания Констанц, как казалось, вообще не планировал, успев существенно превзойти по долгожительству и своих бывших учителей из линфейских лесов. Оставалось только отводить душу, сочиняя про него какие-то нелепые слухи. Более того, лекарь мирового масштаба искренне недоумевал, почему население Словении так упорно воспринимает в штыки все его «оздоровительные» нововведения. Он всячески старался продемонстрировать народу все преимущества аскетического образа жизни, безусловное преимущество экономии – надо сказать, не смотря на затратные введения и необходимость оплачивать армию, королевство за годы его правления сильно разбогатело. Пытался введением обязательного образования для всех открыть перед людьми возможности более культурного досуга…

Пожалуй, с этих образовательных реформ все и началось. Среди одаренных детей, обучение которых Констанц на всякий случай отслеживал самостоятельно, как-то появилась дочка одного из местных царей по имени Василика – во многих смыслах талантливая и очень толковая девочка, успехи которой не могли особенно не радовать. Амбросиус предрекал Василике блестящую карьеру целителя, по его словам, вполне способного превзойти и его самого, даже потребовал от ее отца разорвать официальную помолвку царевны одним из сыновей соседа по имени Ван, планируя, что, став немного старше, она отправится для дальнейшего обучения в Магистратуру. Но жизнь сложилась иначе. Талантливой ученице, перед которой правитель охотно распахнул двери своей библиотеки и даже «святая святых» лаборатории и с которой, как-то так вышло, стал проводить больше времени, нежели с кем бы то ни было раньше (из-за увлеченной карьеры сперва лекаря, потом завоевателя, а после и политика отношения с людьми у Констанца как-то не складывались, просто времени не оставалось, а уж с противоположным полом – и подавно) было лет семнадцать, когда искренне шокированный таким поворотом дела правитель начал замечать со стороны Василики уже не вполне ученическое внимание к собственной персоне. Поначалу он старался убедить себя, что все это просто вообразил – в силу своего отсутствующего опыта общения, ведь даже без учета совершенно дикой разницы в возрасте это казалось совершенно невероятным. Его и в молодости-то, мягко говоря, находили не особенно симпатичным (справедливости ради – примерно с тридцати лет колдун вообще практически перестал меняться, что должно было бы звучать в его тогдашнем возрасте весьма лестно, если не учитывать, что он и в тридцать выглядел не ахти), а Василика, в детстве напоминавшая большеротого приземистого лягушонка – царевич Ван, ее отставной женишок, на их помолвке в детстве так и окрестил не слишком понравившуюся невесту «Лягушонком», уже годам к пятнадцати каким-то непостижимым образом преобразилась в одну из первых красавиц Словении. Новым ее ходовым прозвищем стало лаконичное «Прекрасная». Следовало окончательно впасть в маразм чтобы даже предположить… Во всяком случае, так каждый раз мысленно убеждал себя Констанц, случайно ловя очередной полу-взгляд из-под трепещущих пушистых ресниц. Когда отец Василики сам как бы между прочим завел разговор о том, что совсем не против был бы выдать дочку за правителя, Амбросиус прямо уточнил, в своем ли тот уме. И окончательно был выбит из колеи, когда явившаяся на очередное занятие девушка просто просилась ему на шею, сквозь приглушенные всхлипывания возмущенно обвиняя в черствости и такой откровенной к ней глухоте…

Люси понятия не имела, как немолодой уже колдун вообще мог купиться на подобное представление. Но… нельзя быть талантливым во всем. Как говорят – на каждого мудреца довольно простоты… если, конечно, поговорка действительно подразумевала именно тот смысл, который в нее вкладывала молодая ведьма. Сама она отца в живых не застала – до рождения дочери королева Василика успела не только скоропостижно овдоветь, но и столь же поспешно выскочить второй раз замуж – за своего старого знакомого Вана. Мнение Люси об отчиме исчерпывалось убеждением, что примерно с тем же успехом мать могла бы нахлобучить корону на насаженную на шанс репу с ближайшей грядки, хотя, сравнение с головой короля Иоанна По Своему Мыслящего, должно быть, глубоко оскорбляло полезный овощ. Трон он занимал исключительно для красоты, просаживая в пирушках и охотах накопленную прежним правителем казну, а всю политику предоставив предприимчивой супруге. Никто и не вспоминал бы о настоящем происхождении царевны Людмилы, если бы даже совсем маленькая девочка не напоминала отца буквально до суеверного ужаса всех, кто только ее видел. В августейшем семействе: в ближайшие же годы Василика успела родить Вану трех сыновей – старшая принцесса смотрелась весьма и весьма неуместно, откровенно мозоля и матери и отчиму глаза. Поэтому, когда у девочки обнаружились еще и колдовские способности, королева мало огорчилась, скорее даже наоборот, под этим предлогом скинув дочку на попечение словенскому триумвату.

Ведьмы Мара, Жива и Леля Яг называли себя сестрами, хотя на самом деле родными сестрами были их далекие-далекие предки, согласно легенде, одно из былых воплощений богини колдовства Тривии, в стародавние времена воплощавшейся в девочках-тройняшках с колдовским Даром, которые могли родиться в абсолютно любом из миров. Родство же их потомков было довольно дальним, но все равно так повелось, что все поколения потомственных ведьм образовывали классическую тройку и называли друг друга сестрами. Отношения с властью у Мары, Живы и Лели были сложные. И с прошлой властью, и с нынешней: по упорным слухам, именно они помогли когда-то Вану избавиться от могущественного соперника, получив бонусом к Василике королевский трон, однако с самой Василикой ведьмы серьезно не ладили. Немало тому способствовали и не менее упорные слухи о том, что у Вана с Лелей Яг – младшей в трио блондиночкой-чаровницей примерно одних с королевой лет – что-то там такое было. Впрочем, это не помешало именно Леле поначалу подсунуть маленькую Людмилу – с надеждой, что та все-таки унаследовала целительские

способности своего отца. Увы, надеждам не суждено было оправдаться, от Лели девочка быстро перекочевала к вспыльчивой рыжеволосой Живе, а потом, когда окончательно стало понятно, что ее ведьмовской Дар исключительно вредительской направленности – к старшей Яг, царственной черноволосой Маре. У нее-то и прожила лет до одиннадцати, после чего Мара, не смотря на свое старшинство, считавшая себя слишком уж молодой, чтобы готовить преемницу, отправила ученицу в Магикс на попечение своей бывшей одноклассницы ныне руководящей Старшей Школой Ведьм – Мельволии Гриффин. Правда, особого внимание девочке, только-только поступающей в среднюю школу, та уделять не собиралась, так, предоставила возможность проживания. Имя Людмила для большинства местных подростков оказалось совершенно неподъемным, поэтому как-то само собой сократилось до Люси.

Кто-то, наверное, мог бы сказать, что отношения с одноклассниками в средней школе и юной ведьмы не заладились. До переезда девочка фактически и не видела в жизни других детей, за исключением своих младших братьев в раннем детстве, да потом еще каких-то сельских ребятишек, иногда залезавших к Маре Яг во двор из любопытства и бросая вызов своим страхам (о наставнице Маре ходили по Словении более чем экзотические и противоречивые слухи). Но на самом деле саму Люси сложившаяся ситуация вполне устраивала. Конечно, в друзья ей никто особенно не набивался, но и допекать необщительную девчонку со странноватыми привычками никто не рисковал, быстро заметив, что после ссоры с Люси у одних лицо могло красочно расцвести прыщами, другие потом дня по три спотыкались на ровном месте. К более серьезному вредительству у ведьмочки особых способностей не оказалось, вероятно, это и было настоящей причиной «непригодности» в преемницы Маре, да и не стремилась она никогда всерьез кого-либо сглаживать – себе потом проблем больше. Но другим ни о нежелании этом, ни о том, где пролегали границы ее Дара, знать было вовсе ни к чему, вот и установился с другими школьниками своего рода вежливый вооруженный нейтралитет. Кроме того, чтобы девочка поменьше вертелась под ногами, госпожа Мельволия почти наугад отправила Люси в местную балетную школу – хотя та и была уже слишком большой для начала подобных занятий, неожиданно сыграли благоприятную роль уроки ритуальных колдовских танцев, которые ей когда-то пыталась давать Жива Яг. Пожалуй, девочка даже делала успехи – не смотря на то, что уже через два года стало очевидным, она слишком высокого роста для балерины.

В принципе, самой Люси тогда для того, чтобы быть своей жизнью довольной, и не требовалось ничего особенного. Нет, конечно, немного огорчало то, что она так и не сумеет повторить ни лекарских успехов своих родителей, ни научится, как Леля Яг, плести удивительные чары, поскольку ментальных способностей хватало лишь для воздействия на чьи-нибудь сны, ни, не смотря на свои успехи в танцах, никогда не сможет, как это делала Жива, обрушивать захватывающей ритуальной пляской с небес грохочущие ливни с бурями и грозами или, наоборот, заставлять небо развеиваться, а солнце светить ярче… таланты последней ее наставницы, Мары, тоже впечатляли до глубины души, но им совсем еще юная девочка не могла придумать никакого применения в своей жизни. Немного огорчало… но не всем же быть в чем-то лучшими. Даже и не достигая немыслимых высот, способности и возможности прирожденной ведьмы все равно дают множество преимуществ. Ну, за редкими исключениями.

Одним из таких редких исключений была появившаяся у Люси в школе приятельница. То есть, сама Мирта, со своей вечной и не всегда уместной восторженностью, почти сразу начала именовать их «лучшими подругами», но словенская ведьмочка, возможно, из-за своих способностей к мелким бытовым проклятьям, привыкла не разбрасываться чересчур громкими словами без веской на то причины. Мирта тоже была потомственной ведьмой, из какого-то местного рода, ее мать и две незамужние тетки владели небольшим магазинчиком разнообразных мелочей, ингредиентов для колдовства, универсальных зелий и простеньких бытовых амулетов, так что, как тогда казалось, жизненный сценарий Мирты в той же мере уже полностью определен, даже не смотря на то, что Дар – который, у подружки тоже, несомненно, был – проявлялся как-то криво и бестолково. Обладая весьма неплохими данными для того, чтобы стать чаровницей, Мирта считала манипуляцию людьми делом совершенно недопустимым, а оттого здорово тормозила развитие своих способностей – до тех пор, пока младшая ее тетушка просто не плюнула на попытки их раскрыть. Зато необычный ментальный талант немного неуклюжей девчушки с землянично-рыжими волосами обеспечил ей большую любовь со стороны разнообразных птичек, белочек и прочих абсолютно бесполезных (иначе чем в качестве ингредиентов для зелий) мелких зверей. С другой стороны, когда лет в пятнадцать подружка в два счета сумела утихомирить двух взбешенных псов – гораздо быстрее, чем Люси успела пожелать тварям переломать в прыжке половину лап, да еще стригучего лишая на долгую память, как уже собралась, но, несколько мгновений спустя в шоке обнаружив, как оба чудовища со щенячьим добродушием лижут Мирте ладошки, так и не рискнула применить… Тогда, пожалуй, Люси подумала, что от этого странного Дара тоже иногда бывает и польза. Наверное, такой ученицей Леля Яг была бы весьма довольна, если, конечно, Мирта попала к ней до того, как успела где-то нахвататься своих абсурдных моральных принципов, словно репьев на пустыре!

В Высшую Школу Ведьм девочки тоже поступали вместе. Там-то и стало неприятно очевидным, что быть средних способностей колдуньей среди заурядной публики средней школы, где магии учат только на бытовом уровне, амулет там какой активировать или свет зажечь – это одно, а быть заурядных способностей колдуньей среди других колдуний, многие из которых к тому же превосходят тебя кто по силе Дара, кто по умению им пользоваться, кто просто по характерным пробивным способностям – это уже совсем, совсем другое. К тому же специфика магии у ведьм и постоянная работа с негативной энергетикой соответственным образом влияла и на общий, так сказать, душевный настрой. А для дополнительной тренировки умений и изобретательности основным занятием учениц Торрентуволлы были разнообразные магические пакости различной степени тяжести, в том числе и друг на дружке (если, конечно, применительно тут было говорить о каких-то друзьях). Нет, само по себе это Люси казалось вполне правильным. В полировке нуждаются не только собственные вредительские навыки, но и умение защищаться. Конечно, лобовых стычек приходилось избегать – вполне разумное поведение, когда имеешь дело с превосходящими силами – но режиссировать мелкие изобретательные пакости Люси умела неплохо. Сохранила бы она, наверное, и в Старшей Школе прежнее нейтральное отношение с окружающим миром, избегая более сильных и достойно выступая среди равных, если бы не Мирта, за полгода ухитрившаяся своими странностями не только себе самой, но и подруге обеспечить репутацию хронической неудачницы и почти изгоя. Рвать отношения было поздно и неуместно – да и жалко, по правде говоря, Мирте приходилось гораздо, гораздо тяжелее и без хоть какой-то поддержки она в ведьмовском коллективе оказалась бы совершенно затоптана – а поддерживать просто горгульям на смех. До поры до времени Люси продолжала, хоть и без особого энтузиазма, осознавая полную тщетность таких усилий, пытаться хоть слегка адаптировать приятельницу в окружающем мире. Как такая непутевая ведьма вообще жить-то будет?

Наверное, так шокировавший всех перевод Мирты в Алфею был неплохим шансом… вернее, уважительной причиной для того, чтобы забыть, наконец, об этом чуде ходячем вместе со всеми ее сопутствующими проблемами. Поначалу Люси честно попыталась этим шансом воспользоваться, но с некоторым удивлением обнаружила, что успела как-то к Мирте привыкнуть. Да и в собственных глазах себя как-то выше и сильнее чувствуешь, когда вынужден общаться с кем-то, кому в жизни пришлось гораздо труднее… Когда на следующем курсе «перебежчица» попыталась возобновить общение, Люси, конечно, особенного восторга демонстрировать не стала, но и отказываться тоже. Наверное, в «домике для Барби», где каждая вторая студентка принцесса или, на крайний случай, герцогская дочка из какого-нибудь погорелого королевства, а каждая первая мнит себя априори центром вселенной, светлой ведьмочке с ее довольно скромным происхождением тоже жилось не особенно-то весело. Сама Люси там бы и дня не выдержала… вернее, постаралась бы, чтобы этого дня не выдержали все эти насекомые-переростки! Конечно, попадались среди волшебниц и те, кто действительно кое-чего из себя представлял, но их не так уж и легко было рассмотреть за царящей привычкой «меряться» королевствами и титулами, а не реальными достижениями.