Деньги на ветер
Шрифт:
Я улыбнулась:
— Всего несколько вопросов. Пожалуйста, позвольте мне войти.
— Не позволю. Слушайте, не тратить же на это весь день. Что вас интересует?
— Я хотела расспросить об аварии.
— Это я уже поняла. Задавайте вопросы.
— Ваш супруг занимался уничтожением вредных животных.
— Да, хотя это занятие и не соответствовало его квалификации. Он был умный парень. Убивать крыс, ловить енотов — для него это было слишком просто. Занятие примитивное и жестокое.
— Не стану спорить. Но что
— Он пил.
— Простите?
— Мне было противно видеть, как он пьет, так он туда повадился таскаться. Там ближе к вершине есть смотровая площадка, утес, с которого виден весь горный хребет. Нехорошее местечко — несколько подростков свели там счеты с жизнью. Вот туда он и ездил, пил там, смотрел на горы, гулял и трезвел, чтобы не показываться домой пьяным.
— Вы хотите сказать, он был пьян в тот вечер? — спросила я.
В местной газете тогда так и написали, однако очевидных признаков опьянения никто, судя по всему, не заметил, потому и консульство не сочло нужным провести анализы на присутствие алкоголя в крови.
Карен пожала плечами:
— Да нет, не думаю… В прошлом году мы, знаете ли, крупно поссорились. Я пообещала уйти от него, если он не завяжет, и с тех пор ни разу не видела его сильно пьяным. Он как-то умел не попадаться, умный был парень.
— Понятно, то есть он, возможно, выпил незадолго до аварии, но не был по-настоящему пьян.
— Да, пожалуй.
Гм. Рики считал тот факт, что авария случилась в день моего рождения, простым совпадением. А если это не так? Все эти годы ни письма, ни денег… возможно, отца мучила совесть. Мог ли он так напиться, чтобы идти, шатаясь, по проезжей части? Консульство в Денвере, вероятно, не настаивало на токсикологической экспертизе, не желая способствовать созданию прецедента. Или по какой угодно иной причине…
Карен фыркнула:
— Хотелось бы надеяться, что он был пьян. Вдрызг.
— Почему?
— Его нашла женщина, вышедшая на прогулку с собакой. С женщиной этой я знакома, позднее мне удалось с ней поговорить. Она сказала мне правду, здешний народ не особенно церемонится.
— И что же она вам сказала?
— Что лицо у него было обморожено. В мае тут бывает очень холодно. Лицо обморожено, весь в крови и грязи, он всю ночь пытался подняться по откосу. Умирал часа четыре или даже пять. Все это время захлебывался собственной кровью, замерзал, ребра поломаны, боль, наверно, была невыносимая, и всего в нескольких метрах от спасения, от дороги. Кошмарная мука. Злейшему врагу не пожелала бы. Так что надеюсь, он был пьян.
У меня слегка закружилась голова, я покачнулась, но все же устояла.
— Я… гм… у меня осталось всего два-три вопроса. Может, все-таки позволите мне войти? — еще раз попросила я.
Карен окинула меня
Черт возьми!
— Послушайте, все это ни к чему! — махнула она рукой.
— Отчего же?
— Я же вам, ребята, говорила: Альберто, или, может, следует называть его Хуан, был не мексиканец.
— Не понимаю вас. — Я притворилась удивленной.
— Он был кубинец. Невозвращенец. Перебежал в начале девяностых.
— Но у нас имеется информация…
— Купил паспорт в Канзас-Сити. Две тысячи баксов отвалил. Купил паспорт с номером социального обеспечения и зеленую карту.
— Но…
— Как видите, se~norita Эрнандес, вы понапрасну время тратите. Это работа вовсе не для ваших людей. Я ведь вам, ребята, говорила, верно? Кто, по-вашему, звонил его семье на Кубу? Я. Оттуда прилетал его сын. С Кубы. Господи, до чего ж вы тупые! Так что спасибо, как говорится, за проявленный интерес, но мне больше нечего вам сказать.
Облом.
— Что ж, это определенно идет вразрез с информацией, которой располагаю я. Надо будет сопоставить ваши сведения с нашими. У вас не осталось каких-нибудь фотографий или…
— Да ради бога. Подождите здесь.
Она сделала шаг назад и свернула в комнату. Теперь мне стала видна часть крошечной гостиной. Дощатый пол, белый диван, белые кресла. Много цветов и картин, написанных, вероятно, самой Карен. Отец никогда особенно изобразительным искусством не увлекался, и мне было трудно поверить, что он настолько изменился, что начал писать фей на лесной поляне и белых лошадей, несущихся вскачь по бескрайним песчаным пляжам. Весь бардак, о котором упоминала Карен, сводился к нескольким кучкам белья на полу в гостиной.
Она вернулась и передала мне кубинское водительское удостоверение пятнадцатилетней давности:
— Можете себе оставить, если хотите. Мне оно ни к чему.
Я взглянула на черно-белую фотографию отца в советском шерстяном костюме и с усиками, которые, как он считал, делали его похожим на Кларка Гейбла. Мы с Рики над ним посмеивались, однако усики и в самом деле придавали ему сходство с давно умершим американским киноактером. Я торопливо убрала удостоверение в бумажник, опасаясь, что она передумает.
— Он тут совсем непохож на свои посмертные фотографии. У вас нет более поздних?
— О господи! Этому конца не будет! Подождите. Сейчас принесу.
Внутренний голос предупреждал меня, что в этом нет необходимости, мне не так уж нужна была фотография, мне просто хотелось разговорить Карен, заставить проявить эмоции. Осторожно, Меркадо, открытый шлюз закрыть непросто. Она вернулась с фотографией, только что вынутой из рамки.
— Вот, — сказала она. — Я их все убрала. Слишком больно постоянно чувствовать на себе его взгляд, но выкинуть не могу.