Дэниел Мартин
Шрифт:
Дэн пробормотал:
— Высший класс. Слов нет.
— Да. Трогает душу.
Они стояли одни, в тишине этой полной теней комнаты, глядя на Изиду и Осириса, сестру и брата, жену и мужа; и впервые с их приезда в Египет Дэну остро вспомнилась Андреа, стоявшая здесь рядом с ним почти двадцать лет назад, на этом самом месте, в это же самое время года; и точно так же они были одни, по той же самой причине — им хотелось в одиночестве насладиться этим маленьким шедевром, скрытым во чреве гнетущих слоноподобных сооружений древней архитектуры. Несмотря на стилизованность, сцена была глубоко человечной, освежающей душу. Джейн, взглянув на него, заметила в его лице что-то, чего он вовсе не хотел ей показывать; Дэн криво усмехнулся, как бы признавая, что он по-глупому расчувствовался.
— Андреа. Мы с ней тут когда-то стояли. — Он покачал головой. — Ей очень понравилось.
Они постояли
— Я всегда вспоминаю то замечательное место в «Миссис Дэллоуэй». 353 О том, что единственно возможная жизнь после смерти — это воспоминания тех, кто тебя не забыл.
— Сомневаюсь, что это удовлетворило бы милую старушку Хатшепсут 354 и её родственничков.
353
«Миссис Дэллоуэй» (1925) — роман известной английской писательницы Вирджинии Вулф (1882–1941).
354
Хатшепсут (или Хатасу) (ок. 1525 — 1503 до н. э.) — египетская царица, вдова фараона Тутмоса II, объявившая себя соправительницей племянника, фараона Тутмоса III, и фактически узурпировавшая власть (она официально объявила себя фараоном, и художники изображали её в виде мужчины). После её смерти Тутмос III уничтожил все её изображения и посвящённые ей монументы.
— Я думаю, им можно кое в чём позавидовать. Их наивности, например.
— Да? А я подозреваю, что они жили в вечном страхе. Откуда-то же берутся зловредные эманации, которыми известны все эти места.
— Ну это ты слишком! — Они направились к выходу, чтобы догнать свою группу. — Только всё это такое далёкое. Как Стоунхендж. 355
— Ну, не знаю. Далёкое? Если подумать о том, как мы разрушаем Лондон… Сан-Франциско… Андреа мечтала организовать здесь выставку. «Мегаполис — из века в век». — Джейн улыбнулась, и они вышли на солнечный свет. Дэн взглянул ей в лицо: — Деньги назад?
355
Стоунхендж — уникальный памятник эпохи мегалита (1900–1600 до н. э.) близ города Солсбери, графство Уилтшир, Англия.
Джейн рассмеялась и покачала головой.
— Но знаешь, я рада, что вижу всё это теперь, ближе к концу жизни.
— Мы же видели Рим. И кажется, всё поняли правильно. Даже тогда.
— Я тоже об этом подумала. Как это всё на Рим похоже.
— Как Рим похож на Египет.
— Ну разумеется. Наверное, любой из великих цивилизаций необходимы свои этруски.
Они приближались к группе человек в двадцать — тридцать, сгрудившихся вокруг гида.
— Или — свои французы?
Она с иронией взглянула на внимавшую гиду группу.
— Они всё это воспринимают слишком всерьёз. Ты заметил — там есть один, похожий на старомодного театрального режиссёра?
Дэн его, разумеется, заметил: господин лет этак под шестьдесят, с лицом, навсегда запечатлевшим смешанное выражение художнического пыла и напускного аристократизма или по меньшей мере значительного превосходства над всем окружавшим его гетеросексуальным миром. С ним вместе путешествовал молодой человек, возмутительно красивый и, вне всякого сомнения, голубой.
— А я его уже для тебя наметил.
Джейн прикусила губу.
— Отныне нарекаю его «Королевой на барке».
С этими словами она покинула Дэна, ведь они уже подошли к остальным пассажирам; а ему запомнились её смеющиеся губы и промельк — теперь ещё более яркий — прежней Джейн, её былого «я». Она прошла вперёд, прочь от него, как бы откликнувшись на молчаливое осуждение гида, бросившего на отбившуюся от стада овцу полный упрёка взгляд, каким сознательно злоупотребляют эти «пастыри»; Дэн видел теперь лишь её затылок. Он ощущал присутствие мёртвых вокруг — и древних, и тех, кого знали они оба: Андреа, Энтони… но в ощущении этом не было ни печали, ни страха, оно было исполнено поэзии, просвечено яркими лучами клонящегося к западу солнца. Ему вдруг пришло в голову, что он, возможно, вовсе не так уж далёк от всех этих древних правителей и правительниц, как хотелось бы думать. Его тоже не покидали воспоминания и мысль
По пути назад, на корабль, они задержались на полчаса, чтобы осмотреть ещё один величественный храм Луксора, где злосчастный Рамзес II, этот дуче древних династий, прославляется в каждом уголке, в каждой гранитной нише, ad nauseum. 356 Потом их на час отпустили — побродить на свободе. Ассад снабдил их адресом «единственного честного продавца антиквариата» в Луксоре, некоего мистера Абдуллама, и Джейн с Дэном отправились в город — разыскивать его лавку. Они натыкались на антикварные лавки чуть ли не за каждым углом, да и на улицах их осаждали торговцы. Какой-то человек на велосипеде следовал за ними, суя им какой-то предмет, завёрнутый в газету, точно так, как это делали жулики-спекулянты в сороковых годах; предмет оказался мумифицированной ступнёй ужасающего вида, странно перекрученной и покрытой пергаментной кожей чёрного, жёлтого и коричневатого цветов, как на картинах Бэкона. 357
356
Ad nauseum — до тошноты (лат.).
357
Фрэнсис Бэкон (род. 1909) — английский художник, изображающий человеческие фигуры в ненатурально искривлённых позах, с размытыми или стёртыми лицами; его картины поражают неистовством цвета и необычайным драматизмом.
— Спасибо, не сегодня.
Продавец настаивал с каким-то волчьим нетерпением:
— Она правилный, правилный.
— Не сомневаюсь.
— Леди!
Отвратительный предмет сунули под нос Джейн; она подняла руки и затрясла головой. Продавец ещё некоторое время преследовал их, потом отвлёкся — перехватить французскую пару, шедшую позади. Через минуту послышался гневный галльский возглас.
— Что он сказал?
— Oh toi, tu m'emmerdes. Отстань, ты мне надоел.
— Мне кажется, эти лягушатники гораздо лучше управляются с аборигенами, чем мы.
— Потому что француз — это не просто национальность, это мироощущение, состояние ума. Я слышала, что сказала одна из них в Карнаке. Удивлённым тоном она произнесла, обращаясь к приятельнице: «Il у a des abeilles. У них пчёлы есть». Потом добавила: «Я и мух видела». Понимаешь, даже насекомые не могут реально существовать до тех пор, пока их присутствие не обозначено единственным в мире реальным языком.
— Жаль, я его не знаю.
— Не думаю, что ты много теряешь. Мне они кажутся просто сборищем перезрелых деголлевских нуворишей.
— Да?
— На самом деле лучше бы, чтоб мы с тобой знали немецкий. Кажется, их экскурсовод — профессиональный египтолог.
— Я знаю. Старикан кажется человеком весьма учёным.
Они наконец нашли нужную им лавку и, войдя, обнаружили, что их опередили: немецкая группа раньше их закончила осмотр двух святилищ, и теперь в дальнем конце узкого помещения, уставленного по стенам стеклянными витринами, сидел — вот уж лёгок на помине! — «учёный старикан», оживлённо беседующий с горбоносым и ещё более старым хозяином. Перед стариками стояли две крохотные кофейные чашечки. Заметив Джейн и Дэна, хозяин сразу же поднялся им навстречу и обратился к ним на ломаном английском. Их интересует антиквариат? Они хотят что-нибудь купить? Дэн сказал, что они хотят немного посмотреть, и добавил, что этот магазин рекомендовал им Ассад. Продавец почтительно склонил голову, хотя Дэн заподозрил, что это имя (или то, как он его произнёс) ничего старику не говорило. Их интересуют скарабеи, 358 бусы, статуэтки? Он был, пожалуй, чуть слишком навязчив.
358
Скарабей — украшение, выточенное в виде жука, из кости или камня, часто с надписями на гладкой стороне (названо по имени жука, считающегося у египтян священным).