Деревенские святцы
Шрифт:
Мало предвосхитить грядущую весну и лето, заглянем-ка сразу на год вперед — пособи, святой Григорий!
Зима лютая, мороз почву прокаливает метра на полтора, и становится земля как камень. И снег не спасенье.
8 февраля — Федор Студийский землю студит.
Кольнет мороз и отскочит, затаится в крепях таежных за колодиной, в поле за сугробами. Воет по-волчьи ветер, шатая деревья перелеска, мигают в острастку колючим блеском звезды. Мороз улучил-таки время, набросился: трещит от стужи изба, оседает, в хлевах там и тут забелели морозные
9 февраля — Иоанн Златоуст.
Без примет, без обрядов, день отводится клиру, так как святитель Иоанн Златоуст слыл в народе покровителем сельского священства.
Деревня почитала пастыря. Кто, если не приходской священник, вступался за несправедливо гонимых, опекал убогих, мирил враждующих, улаживал споры в семьях и общине? Это помимо службы в храме, долга всегда посетить прихожанина, исповедать и причастить его при отходе в мир вечный.
Но и доставалось стяжателям в рясе от сельской молвы: «У попа глаза завидущие, руки загребущие». «Поп со всего возьмет, а с него ничего не возьмешь…» Сказки, соленые побасенки, бывальщины — все о них, куда денешься!
10 февраля — Ефрем Сирин.
Особое в духовных (память о преподобном Ефреме Сирине, подвизавшемся в IV веке), особое — в устных святцах.
Бывало, Сирин, также Алконост, Гамаюн населяли мудрые сказания, притчи. Существа фантастические, излюбленные персонажи резчиков по дереву, художников-самоучек. Изображались они в виде райских птиц с женской головой, украшая прялки, росписи опечий, балконов, мебель вроде посудных шкафов. Чаще, правда, Сирин, редко Алконост. Птицы-девы, оперенье дивное, глаз не отвести, на голове корона: обе одарены чудным сладким голосом, с той разницей, что Алконост поет песнь печали, Сирин — радости. Менее была известна птица-дева Гамаюн, провозвестница грядущего.
В доме совет да любовь, жена не какая-нибудь халява — валявка, мужик в красках изрядно маракует, и уж изба — пол с дресвой прошоркан, желтей воска, печь-матушка, будто вчера побелена, а створки посудницы, двери в подпол, опечье в таких цветах-розах, такой Сирин с пресницы поет… Что вы, где деве-радости и вековать, коли не под этой крышей!
Сирин с Алконостом — символы народного творчества. Может, встарь в какой-то день воздавались почести певцам-баянам, бродячим музыкантам как дань признательности, благодарности за их искусство?
Гудошники и гусельники, исполнители былин, старцы — бахари принимались везде, не исключая палат Кремля.
Ватаги бурлаков Северной Двины и Сухоны, рыбачьи, зверобойные артели Беломорья, сенокосные избушки на лугах пинежских, емецких — везде плелись потешные скоморошины, звучали сказки, распевные были о горестной судьбе красавицы царевны Ксении Годуновой, о смерти воеводы Михаилы Сяопина-Шуйского. Напевная, образная, часто рифмованная речь сопровождала крестьянина всю его жизнь, с первого до последнего вздоха: колыбельная и детская колядки, хороводы и посиделки, свадьбы и рекрутчина, праздники с их разгульной ширью, бесшабашной удалью и скорбные проводы усопших… Погружают месяцесловы то и дело к истокам своим. «На Ефрема Сирина домового закармливают». «На Ефрема Сирина ветер — к сырому
Древнейшее наследие, годовой земледельческий круг ревниво охранял свою самодостаточность. Заимствованные из духовных святцев отдельные даты, имена преобразовывались. Уснащало их словесное узорочье, слышались голоса житейской мудрости, наметки прогнозов погоды, видов на урожай, и возникало отношение, будто к чему-то близкому, родственному, что рядом, что по-соседски на сельской улице.
Вместе с тем устным месяцесловам присуще глубокое проникновение в святцы духовные, что они больше, чем календарь, — в судьбах, в лицах запечатленная история мирового христианства. Земной охват событий — Европа, Азия, Африка, Америка. В угодниках Божиих рядовые горожане, пахари, рыбаки и государственные мужи, полководцы… Убеленные сединами старцы и дети, как царевич Димитрий Угличский, как сын хлебороба с Пинеги Артемий Веркольский… «Хвалите Бога во святых Его» — неколебимо следовали наши предки. И могло ли быть по-другому? Русь Великая — Русь Святая!
Например, уже в XVII веке лесной, слабо заселенный угол Вологодчины, где сегодня Нюксенский район, имел 12 приходских церквей, помимо храмов в двух местных монастырях-пустынях: Зосимо-Савватиевской около крепости Брусенец и во имя Успения Пресвятой Богородицы и праведного Прокопия Устюжского на реке Сученые. Созидались и содержались храмы, иноческие обители мужицкими трудами, ибо отвечали духовным запросам окрестных деревень.
Грамотей в семье берег на божнице за образами Псалтырь, не Библию, то Евангелие, Жития святых…
11 февраля — Герасим, Питирим, Иона, епископы Великопермские, память по мученикам Сильвану епископу, Луке дьякону, Мокию чтецу, отданным львам на съедение.
12 февраля — Собор Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста.
В этот день нельзя было прясть
13 февраля — Никита.
Итожь сколь стуж прожито. Если не лютовали морозы васильевские да крещенские, жди холодов в первовесенье.
14 февраля — Трифоны
В устных календарях — мышиное заклятье, звездопад — перезимник.
Зерно в помол с весу, и сено, корма — хоть взвешивай…
Угроза голода турнула мышей с полей, из лесу к гумнам, к избам. Вот напасть. Где тонко, там и рвется! Обычай завещан: зачуркивать мелеющие сусеки-закрома, творить заклинание против мышиного нашествия, оберегая снопы в кладях.
Чему убыли нету, это звездам. Падают, скатываются, чертя темно-синь бархат ночи, и все их, будто пчел в роях.
Окинь взором высь небесную:
«На Трифона звездисто — весна поздняя».
15 февраля — Сретение Господне.
В южных краях судачили: «Покров не лето, Сретенье не зима». На Севере свой сказ во знаменье ухода полярной ночи: «О Сретенье солнце на лето, зима на мороз». Впритык похвальба: «Что сретенский мороз — мужик зиму перерос!»
В Сретенье «зима весну встречает, заморозить красную хочет, а сама, лиходейка, от своего усердия только потеет».