Деревня дураков (сборник)
Шрифт:
– Я пришел узнать ваше мнение, – произнес Саня сиплым голосом, который хотелось смазать маслом, как старую дверь. – Насчет смысла жизни. Вы тут обмолвились, что тоже об этом размышляете.
– Да, было дело, – весело откликнулся Митя, отодвигая осточертевший учебник. – Только, по-моему, разговаривать об этом бессмысленно. Прости за каламбур.
– Так о чем же тогда вообще разговаривать? – патетически вскричал Саня.
Митя вдруг ощутил себя окончательно взрослым. Санина безапелляционная горячность
– Чужой опыт еще никому не пошел впрок, – сказал он, внимательно подбирая слова. – Всё, чем я бы мог с тобой поделиться, и даже всё, что ты вычитаешь из книг, тебе в лучшем случае не поможет. А в худшем – помешает. Это дорога, по которой каждый идет сам.
– Тогда зачем искусство? Философия, религия? Если они не о смысле жизни, то это всё гнусный обман! Подлое взрослое вранье!
– Да нет, они именно о смысле. Только это не готовые рецепты.
– А что же?
– Может быть, ориентиры. А может, только топливо для твоей собственной мысли. В любом случае, забудь все, что знаешь с чьих-то слов. И иди сам. Иначе никогда не сдвинешься с места.
– Но ведь я тоже никому не смогу передать его? Тогда – зачем искать. Для себя одного? Это пошлость!
– Ну, почему же? – улыбнулся Митя, заранее зная ответ.
– Махровый эгоизм! – негодующе заклокотал Саня, вскакивая и, разумеется, роняя стул. – Сейчас вы станете утверждать, что так и надо! Каждый сам за себя! И прочую чудовищную чушь! Вы такой же, как все! А я, дурак, повелся!
– Послушай…
– Ничего не хочу слушать! Кругом одна ложь!
Саня вылетел на улицу, и ноги сами понесли его к Анжелике.
– На тебя вся надежда, – бормотал он, уперевшись пылающим лбом в ее забор, с которым за неделю уже сроднился. – Красота спасет мир. Ангел мой, ты слышишь ли меня?
Но окно Анжелики было безотрадно темно. Саня превозмог робость, толкнул незапертую калитку и поднялся на крыльцо, смутно припоминая что-то из Блока. Он сначала поскребся, а затем и постучал в дверь.
– Чего еще? – высунулась наружу мать Анжелики.
С одутловатой физиономии на Саню глянули заплывшие жиром и все-таки узнаваемые газельи глаза его возлюбленной. Он попятился и чуть не скатился со скользких от вечерней сырости ступенек. Конечно, он видел тетку Татьяну не раз, но сейчас эти рыхлые щеки и двойной подбородок неожиданно поразили его.
– Шляется где-то, – зевнула та и закрыла дверь, торопясь к оставленному сериалу.
«Неужели и моей девочке суждено превратиться в свиное рыло?» – с ужасом думал Саня, бредя по безлюдной улице.
Здравый смысл и логика, которым он привык подчиняться, неумолимо отвечали: да, именно это ее и ждет. Но все в нем вставало на дыбы и яростно бунтовало против такого исхода:
«Нет! Я не
Анжелика заливисто рассмеялась. Саня врос в землю. Тень старой яблони хорошо скрывала его.
– Слушай дальше, – сально проговорил шофер Вовка. – Зажимает поручик Ржевский Наташу Ростову…
Анжелика хохотала как заведенная. Саня схватился за голову и рванулся прочь.
Глава семнадцатая
Крах
Много времени спустя, когда Митя обрел способность думать о происшедшем, он поразился тому, что всё обвалилось так сразу, буквально за день, будто висело на одной ниточке.
Утром, идя в школу под ледяным дождем, слизнувшим за ночь почти все листья, он заметил незнакомую черную машину у церковной ограды. Мало ли кто мог приехать к отцу Константину, но Мите стало почему-то нехорошо и тревожно. Особенно когда во дворе мелькнула бильярдная лысина пенсионера Гаврилова.
На полпути он нагнал Евдокию Павловну, месившую грязь высокими резиновыми сапогами.
– Епархиальное начальство нагрянуло, – горестно сообщила она. – Добился правды, вражье брюхо! Хорошо, что Васенька пока в школе, глаза б мои его не видели, а то бы и на нас доносы писал. А нам вообще нельзя никаких жалоб – мигом закроют. Эх, досидеть бы тихо. Да разве дадут.
Маленькая Дуня безнадежно махнула рукой и привычно проглотила слезы. Ветер выворачивал наизнанку ее старый зонт, из которого торчали две ржавые спицы. Митя оступился и зачерпнул башмаком воду. На душе у него сделалось совсем темно.
В классе тоже царило уныние. Анжелика кусала пунцовые губы и нервно куталась в кофту, не сходившуюся на груди. Внутри у нее всё болело, припухшие глаза нестерпимо резал электрический свет. Она разглядывала парту и ненавидела мир.
Обе Даши, удрученные состоянием подруги, сидели понурившись и на вопросы отвечали невпопад. Васенька самозабвенно зубрил таблицу косинусов к грядущей контрольной по математике. Паша созерцал свое отражение в оконном стекле и озабоченно поправлял неправильно лежавшую челку. Сани не было.
Митя кое-как отвел уроки, проверил скучные сочинения, всем классом беззастенчиво содранные у младшего Гаврилова, который умудрился дословно законспектировать Митины монологи, и собрался идти домой. Тем более в учительской вот уже битый час в голос рыдала Анжелика, и его присутствия там явно не предполагалось.
Вдруг в кабинет бочком втянулся Васенька. Его благообразное румяное лицо было до того перекошено, что Митя, грешным делом, подумал о безвременной кончине пенсионера Гаврилова. Но Васенька принес совсем другую весть. Ему пришлось несколько раз повторить, прежде чем до Мити дошел смысл сказанного: