Деревянный Меч
Шрифт:
Глядя, как ухмыляются воины, массаона и сам с трудом сдержал ухмылку. Что, съел, болван столичный? Не такая уж мы и провинция. Тоже кое-что смыслим. Воины действительно поняли приказ, как того и добивался массаона. Поняли буквально. Не схватить и даже не найти – искать. Вот искать они и будут, а как же. Весь город перероют, чтоб никаких сомнений не оставалось.
– Места, где он обычно бывает, вам известны? – с деланной суровостью спросил Рокай.
– Да, массаона, – ответил один из воинов; глаза его так и искрились смехом.
– Тогда приступайте. Да, и вот еще что, – как бы между прочим обернулся массаона к посланцу, –
– Если это только возможно… – начал было гонец, предвидя возражения: вряд ли массаона допустит, чтобы он сам, лично, мог проверить выполнение приказа.
– Не вижу никаких препятствий, – развел руками массаона. – Почту за честь.
Глядя, как оживленно задвигались воины, как ехидно заблестели их глаза в предчувствии развлечения, массаона позволил себе усмехнуться вслед императорскому вестнику. “Топай-топай, Голос Императора. Долго же ты будешь искать в моем городе воина по прозванию Кенет Деревянный Меч. И если я только знаю своих людей – а я их знаю, не сомневайся, – поиски твои будут сопряжены с такими приключениями, что тебе на всю жизнь рассказывать хватит”.
* * *
Очень узкая полоска сумерек отделяла каэнским летом день от ночи. Когда на страницы легла нежно-лиловая полумгла и читать стало невозможно, Кенет с сожалением захлопнул книгу и встал. Он немного полюбовался заливом, по вечернему времени уже усеянным огнями, спешащими к берегу, и покинул порт. Когда Кенет проходил мимо ночного рынка, его ворота уже распахнулись, встречая первых покупателей. Ночь опустилась на город быстро. И едва угас над горизонтом последний отблеск вечерней зари, как в темном небе над Каэном вспыхнул праздничный фейерверк.
Казалось, все вокруг громыхало, гремело, взрывалось, трещало и хлопало. Радужные корабли рассекали черный небесный океан, раздувая под незримым ветром пламенные паруса. Огненные драконы взмывали во мрак и осыпались на город золотыми звездами. Воздвигались и рушились и снова воздвигались полыхающие замки. Огонь крутился колесом, вертелся волчком, плясал и подпрыгивал. Гигантские ветряные мельницы бешено вращали огромные пламенеющие лопасти. Золотые и серебряные птицы, разбрасывая огненные перья, летели куда-то в ночь, прогоняя ее в немыслимую даль. И то и дело вспыхивала и гасла, вспыхивала и гасла и снова вспыхивала огромная сияющая рыба, и из ее разверстой пасти текла нескончаемым серебром дорога.
Восхищенный Кенет не мог себя заставить опустить голову и несколько раз споткнулся. Чудо еще, что в праздничной давке ни один гуляка не попытался затеять с ним свару. Юноша брел наугад, то и дело натыкаясь на других зевак с задранными головами. К лавке каллиграфа Кенет добрался с изрядным опозданием.
Старая служанка неодобрительно покачала головой: как посмел опаздывать какой-то там герой, если его изволила почтить вниманием ее барышня! Не говоря ни слова, старуха взяла Кенета за руку и повела его такими закоулками, что он под страхом смертной казни не смог бы припомнить дорогу. Он уже не радовался фейерверку, не смотрел по сторонам. Он перебирал в памяти слова Хакки и с ужасом думал: “А что, если и это не поможет?” Кенет начал было даже подумывать, не сказать ли Таме чистую правду без всяких затей, хотя Хакка ему и отсоветовала. “Бесполезно, господин воин. Она вам не поверит. Решит,
Барышня Тама ждала своего возлюбленного в саду, в небольшом крытом павильоне. Кенет хотя и думал о другом, не мог не восхититься его неброским изяществом. Тама выступила ему навстречу из темноты павильона – бледная от волнения, но одетая с хорошо обдуманной изысканностью. Длинные черные волосы уложены в прихотливую прическу “Ярусы томления”, совсем как у героини какой-то там чувствительной истории – Кенет уж и позабыл, как ее там звали, но Наоки ему что-то такое рассказывал. Все три “яруса томления” отливали золотом в свете фейерверка. Платье из белого шелка на пурпурном чехле, несомненно, было выбрано после долгих поисков: именно оно наилучшим образом выглядит в скользящих сполохах света и тени. Да, барышня Тама в отличие от Кенета прочитала великое множество историй о пылких влюбленных и отлично знала, как одеться для ночного свидания в саду, чтобы произвести впечатление. У Кенета мигом во рту пересохло.
Тама отослала служанку и движением руки пригласила Кенета войти в павильон. Кенет шел за ней, ступая как можно осторожнее. Он чувствовал себя тяжеловесным, неуклюжим, совершенно неуместным здесь, среди изысканных цветов с тонким ароматом и незнакомых причудливых деревьев. В павильоне чувство это только усилилось.
Внутри было темно. То ли из предосторожности, то ли из склонности к возвышенному стилю Тама не стала зажигать в павильоне свет, даже свечи не принесла. Только отсветы фейерверка выхватывали из темноты ее лицо с упрямо закушенной губкой, да шелковое платье смутно белело во мраке.
– Садитесь, господин воин, – прошептала Тама, и Кенет послушно опустился на сиденье. Он по-прежнему молчал. Говорить первому – нет уж, увольте. Сама его сюда затащила – пусть сама теперь и говорит.
– Я не успела поблагодарить вас там, в лавке. – Шепот девушки щекотал шею, и Кенет постарался как можно незаметнее отодвинуться.
– Пустое, – пробормотал он.
– Совсем не пустое, – возразила девушка. – Я так испугалась… всю ночь потом не спала.
“Я тоже”, – мрачно подумал Кенет.
– Я все время думала… о вас.
– По-моему, высокородная барышня, – осторожно заметил ей Кенет, – вы совершаете ошибку.
– Не смейте! – гневно вскрикнула Тама, позабыв про всякую осторожность, и тут же понизила голос. – Только не смейте говорить мне, что я выдумала себе идеал и по-детски влюбилась в него, а теперь примеряю этот идеал на первого встречного. Это неправда, слышите?
“Молва не лгала, – подумал Кенет. – К сожалению, девочка действительно не глупа. И первое из моих возражений она предвидела и высказала вслух сама. Хорошо еще, что я только им не ограничился – хотя это и чистая правда”.
– Конечно, неправда, – спокойно подтвердил Кенет. – Я и в мыслях не имел ничего подобного.
– Тогда что за ошибку я совершаю? – недоверчиво улыбнулась Тама. Раскрасневшаяся от недавнего гнева, с улыбкой на устах, она выглядела очень юной и очень хорошенькой. Слишком хорошенькой. Кенет с трудом отвел глаза.
– Я никогда бы не обидел вас подобным глупым предположением, – горячо заверил ее Кенет. – Нет, вы влюблены не в идеал, а в живого человека. Но как ни горько сознавать, этот человек – не я.