Дерни за веревочку
Шрифт:
– Нити в Москву пошли? – осторожно спросил я.
Он горько усмехнулся, вертя бокал в пальцах.
– Какие там нити? Веревки.
– Из обеих республик, естественно?
– Естественно. Но не только. Там еще сложнее оказалось, Алексей. И еще безнадежнее.
Он как-то сразу утратил воинственность, с которой нападал на меня. Словно даже постарел.
– Ну что, по коням? – спросил я и встал.
– Пошли, – глухо сказал Джамшид. Скулы у него прыгали. – Поработаем.
Мимо них, грохоча мотающимся от обочины к обочине прицепом,
– Вот теперь я к тебе точно не пойду.
Дима улыбнулся.
– С такою речью страстной нас оставлять одних небезопасно.
По ее молчанию он понял, что «Ромео и Джульетту» она тоже не читала. И фиг с ними, подумал он.
– Ну что такого ужасного может произойти? – спросил он чуть дрожащим голосом.
Инга опять запрокинула лицо, заглядывая ему в глаза.
– Добрый хищник, – нежно сказала она. – Подходит мягко, смотрит снизу и жалобно так говорит: можно я тебя съем?
– Просто очень хочется тебе картины показать. Правда. Я сейчас фонарик выволоку карманный, и буду тебе по одной их носить, ладно? Не уйдешь, пока я буду корячиться по лестнице?
– От кого уйду? – она неумело погладила его шею, потом коснулась губами его подбородка и тут же отпрянула. – Я дура, прости. Все прошло. Идем.
И первой шагнула вперед.
Тетя Саша уже спала. На цыпочках они миновали темный коридор. Половицы скрипели оглушительно. Вошли. Инга сразу выскользнула из туфель. Дима притворил дверь и зажег свет.
Вот его комната: выцветшие, отстающие от стен обои, трусы и носки на по-летнему холодном радиаторе, холсты, бумаги, завалы книг. Окно. Раскладушка. Роден на стене.
И здесь – она.
– Извини, я никак не ожидал принимать гостей…
– Все в порядке.
Он подошел к «Пляжу». Замер на миг, вцепившись пальцами в простыню. Только бы она поняла, думал он. Только бы ей понравилось!
– Интересно, – сказала Инга, приближаясь беззвучно в капроновых подследниках. Левый был окровавлен едва ли не наполовину. – Что было бы, если б я не у тебя спросила дорогу?
– Пятка была бы цела, – ответил Дима, с сочувствием глядя, как она прихрамывает. Она подошла, уже совсем по-родному положила ему руку на плечо. Без туфель она стала еще чуть ниже ростом.
– Я серьезно, – сказала она. – По-моему, было бы ужасно.
– По-моему, тоже, – сказал Дима и обнял ее за плечи, спокойно и нежно, как жену.
– Вот что я хотел показать тебе больше всего. Это последняя. – Дима сдернул простыню.
Инга поправила очки. Не дыша, он следил за ее лицом. Инга была разочарована, хотя старалась не показать этого. Покосилась на него виновато, вновь уставилась на полотно.
– Красиво… – неуверенно сказала она. – Море такое теплое…
– А теперь, – Дима показал пальцем на шнурок светильника, – дитя мое… Дерни
– Какая дверь? – не поняла Инга. «Красную Шапочку» она, видимо, тоже не читала. Или забыла. Ну и фиг с ней, с Шапочкой.»
– Главная, – сказал Дима.
Инга дернула.
И вздрогнула – он отчетливо почувствовал это лежавшей на ее узких плечах рукой и бедром, касавшимся ее бедра. Лицо ее озарилось багровым светом, брови сдвинулись.
– Как ты это сделал? – отрывисто спросила она.
– Полгода химичил, – пояснил он.
– А свет?
– Что – свет?
– Он случайно красный? Или ты так и хотел?
– Случайно, – признался Дима.
– Это очень хорошо, что красный, – медленно проговорила она. – Свою кровь не прольешь – чужой не увидишь… А кто это выдумал? С красками?
– Да я и не знаю. Эффект-то всем известный, только я его до крайности довел… Не слышал, чтобы кто-то еще эдак баловался… Наверное, я первый, – он смущенно улыбнулся. – Нравится?
– Ты гений, да? – спросила она, отворачиваясь от картины.
Он фыркнул старательно, но она даже не улыбнулась.
– Я всегда думала, – проговорила она, глядя на него как-то благоговейно, – что если кто-то выдумает нечто дающее… ну… новую дорогу – это гений.
– Да нет, что ты. Игра ума это, а не дорога. И пока даже очень примитивная. Вот если как следует подобрать цвета освещения, сделать постепенным переход из цвета в цвет, и не в двойной системе, а, скажем, хотя бы в семиричной, по числу цветов в спектре… можно целые истории из семи шагов давать, целые притчи… А это – первая проба, – он выключил светильник, и Инга снова вздрогнула. – Называется «Пляж». А про себя я это называю… только не говори никому, – простодушно предупредил он. – «Развитой социализм».
Она задумчиво сложила губы в трубочку.
– Да просто любая ложь, – сказала она.
Дима хлопнул себя по лбу свободной рукой.
– Ложь! Слушай, это ты гений, а не я! Конечно, просто и точно! «Ложь», и все! Еще показать?
– Конечно! Только я посижу немножко, а? Ноги не держат.
– Садись, господи! Можно даже лечь! – он осекся, но она лишь улыбнулась.
– Ды-мок, – проговорила она.
– Здесь, шеф, – ответил Дима и щелкнул каблуками.
Она и не подумала отходить от него. Только чуть отстранилась, чтобы смотреть прямо в лицо.
– Дима… – с усилием сказала она. – Димочка… Я тебя только спрошу. Извини, пожалуйста… Вначале… давно… когда мы познакомились… ты сказал, что за два дня я у тебя третья. Это правда, или ты пошутил?
Кровь ударила ему в лицо так, что глаза едва не лопнули.
– Если не хочешь, – беспомощно сказала она, – не отвечай.
– Ты у меня – за всю жизнь первая, – тихо и решительно сказал Дима. – Но еще сегодня я целовался с другой. А позавчера – еще с другой. И еще до третьей, самой главной, добраться не успел, она уехала, а так бы, наверное, попробовал. Ужас.