Дерни за веревочку

Рыбаков Вячеслав Михайлович

– Повремените, – отрубила она.

Они неслись.

Город здесь не походил на себя. Был просторнее, темнее, свежее, земля влажно дышала; напоенный теплым туманом воздух создавал ощущение сна. Казалось, ночь южная; казалось, тропическая; казалось, самая главная в жизни.

– Вечер такой чудесный, – сказал Дима. – Даже жалко спешить так… – он испуганно осекся. – Только не сочтите за намек…

Она только фыркнула.

– Вам не нравится? – печально спросил он.

– Это уже не столько

вечер, сколько ночь, – сухо сказала она. – А ночью надо спать. Или, еще лучше, работать. Меньше отвлекающих факторов.

– Ну да?! – изумился Дима. – А плеск невидимых в темноте волн? А прибрежный песок под кокосовыми пальмами, после дневной жары еще теплый, как человеческое тело? А звезды, наконец?

– Перестаньте паясничать. Взрослый же человек.

– О да, – сказал Дима. – А вы не ленинградка.

– Ну и что?

– А я тоже не ленинградец. Родился в Москве, здесь учусь только.

Она помолчала, явно колеблясь, отвечать ли информацией на информацию, или пренебречь. Такт пересилил.

– Владивосток, – уронила она.

– Лихо, – сказал Дима с восхищением. – А я вот Европы не покидал, обидно… Как же вы заблудились?

Она молчала.

– Это секрет? – кротко спросил он.

Она поджала губы. Потом такт пересилил снова.

– Мы на неделю приехали. Подруги в какой-то театр пошли прорываться, а мне эти лицедейства даром не нужны. Решила просто посмотреть вечерний город и… перестаралась.

– Не огорчайтесь, – сказал Дима. – Я вас спасу.

Она фыркнула. На протяжении всего разговора она не взглянула в его сторону ни разу.

– Может, познакомимся все же? – попросил Дима.

– Галка, – ответила она немедленно, будто дожидалась. – Только Галка, никаких уменьшительных.

– Есть, шеф! – гаркнул Дима, на ходу щелкнув каблуками. – Будет исполнено, шеф! Очень приятно, шеф!

– А вас? – спросила она натянуто.

– Доцент тупой, – сказал Дима. Она даже не улыбнулась, ни чуть-чуть; губы ее, такие мягкие, нежные были фанатично стиснуты.

– Меня – Димка, – сообщил он. Томно вздохнул. – Можно также Дымок.

Она фыркнула.

– А можно – Пушок? – осведомилась она. – Или предпочитаете Барсик?

– Предпочитаю Дымок, однако ж, если вам угодно…

– Димка так Димка, – оборвала она. – Скоро?

– Ну, как… – честно ответил Дима.

Она впервые покосилась в его сторону – коротко и требовательно. Двойной пролетающий молнией взблеснули очки.

– Перестаньте молотить языком и займитесь делом, наконец. Вы же обещали. Мне нужно домой, вы понимаете?

– Исессино, – ответил Дима.

– Вот навязался…

– Уважаемая и где-то внутри милая Галка, – сказал Дима. – У вас виктимное поведение.

– Что?! – взъярилась она.

– Вы так боитесь, что я склоню вас к позорному

сожительству в детской песочнице, затем убью, ограблю и, расчленив юное тело, спущу в канализацию, что вы каждой фразой меня на это провоцируете. Расслабьтесь. Я довольно хороший.

Она не реагировала секунд пять, а потом даже остановилась. Повернулась к нему наконец.

– Я вас боюсь? – с предельным презрением сказала она. – Да я вас в грош не ставлю! Вы просто болван или маньяк!

Дима широко улыбнулся.

– Наверное, все-таки маньяк, – сказал он. – За последние два дня я влюбляюсь в третий раз. И все три раза – безответно. Просто не знаю, как жить дальше.

– Нет, – сказала она. – Все-таки болван.

Дима засмеялся.

– Что вы хихикаете все время?!

– Блошки щекочуть.

Она фыркнула.

– Где остановка?

– Да, черт! Я и забыл, мы ж остановку ищем, – спохватился Дима. – Шерше…

– Ну знаете, это действительно свинство! Я тороплюсь!

– Принято, шеф, – сказал Дима и щелкнул каблуками. Потом они снова пошли.

Некоторое время молчали. Дима озирался – он честно старался найти. Галка смотрела только вперед.

– Крайне дурацкий город, – вдруг сообщила она.

– Какой?

– Ваш.

– Впервые слышу. Поясните, будьте добры.

– Не паясничайте, Дымок, я вас просила уже. С одной стороны – вся эта прорва архитектурных финтифлюшек, с другой – плоскостность, двухмерность, монохромность. У нас вот – сопки, дома разного цвета… С матфака, с Суханова, Золотой Рог видно, это же приятно, когда на лекциях сидишь и балдеешь. А тут – крыши, крыши…

– Исаакий как раз напротив универа…

– Ха, драгоценность! Торчит ни к селу ни к городу…

Дима почесал щеку.

– Айда взорвем, – предложил он. – У меня ребята есть знакомые, пару грузовиков с ТНТ подбросят к рассвету…

Она блеснула очками в его сторону и впервые улыбнулась. Правда, еще не настоящей своей улыбкой. Этим губам сухая ирония не шла. Но все-таки уже улыбнулась. Сказала:

– Рук марать неохота.

Подождала.

– Шокирует?

– Ясное дело.

– Ну да, вы – художник. Чем бесполезнее, тем лучше. Наверное, слюной исходите от сфинксов?

– Слезами, – ответил Дима. – Стояли они в Фивах, горюшка не знали, а тут на воздусях кислоты плавают, перегары, выхлопы, и от эдакого амбре за полсотни лет они истрепались больше, чем за предыдущие тысячи.

– Следовало ожидать, – сказала она после короткого размышления. Помолчала. – А зимняя канавка меня вообще убила и к месту пригвоздила. Там не то что взрослая женщина – ребенок не утонет.

– Это в связи с загрязнением среды, – серьезно заметил Дима. – Во времена Лизы было значительно глубже.