Держава том 4

Кормилицын Валерий Аркадьевич

– Нет. С таким гамом-тарарамом охоты не будет, – решил Максим Акимович. – Тут не только кабан – медведь испугается. Оставайтесь здесь и ждите сигнала. Пойдут со мной и сыном только Ивановичи да Егорша.

Перечить никто не посмел, лишь неугомонные собаки остались при своём мнении.

– Откуда ветер дует? – задумчиво вопросил Рубанов-старший. – К зверю следует приближаться с подветренной стороны.

Но ветер решил озадачить охотников и внести интригу, притаившись в кронах деревьев.

– Вон оттуда дует, – махнул в сторону

деревни Ефим.

Разумеется, у Гришки-косого и Веригина был свой взгляд на колебания воздуха.

Кузнец десять раз слюнявил указательный палец, и выставлял его в небо, чутко осязая последствия. Но ни к какому результату, кроме отмытого пальца, не пришёл.

– Безветрие! – высказал свою точку зрения Коротенький Ленивец, усаживаясь на застеленную листьями траву.

– Штиль! Чтоб его! – поддержал мужика предводитель дворянства, плюхаясь рядом и бросив обглоданную кость собакам.

– Ну и хрен с ним! – по-военному чётко подошёл к вопросу Егорша, опираясь на берданку. – Я знаю, в какой стороне речушка. Оттуда этот нехристь и притащится пожрать, – повёл за собой избранных.

– Бить вепря надо шагов с сорока, – учил коллег Николай Иванович. – Ближе подпускать – себе дороже выйдет. Я, например, в отличие от Егорши, плохо по деревьям лазаю.

– С сорока промажешь, – стал полемизировать брат. – До тридцати следует подпускать.

– Ага! Успею, по-твоему, за землемером сбегать, чтоб расстояние от меня до кабана вымерил, – съехидничал Николай Иванович и замолчал, с опаской прислушиваясь к какому-то треску. – Идёт, кажись, вражина! – прикинул, далеко ли до обхватистого дерева.

– Да не-е, показалось, – успокоил его брат. – Ребята, не стреляйте по кабану в «штык», а лучше пропустите и пальните в бок или в угон по хребту.

Солнцу надоело ждать, когда охотники распределятся по номерам, и оно, цепляясь за ветви деревьев, спряталось в лесной чащобе.

– Вон оттуда зверь пойдёт, – указал пальцем направление Егорша. – Видите, корни подрыты. Тут кормится. Я на дерево залезу, чтоб оттуда скотиняку высматривать, а вы, ваши благородия, распределитесь – кто, где, караулить ворога станет.

Аким выбрал место у невысокой берёзы и зорко всматривался в близлежащие деревья, маленькие ёлочки и кустарник, которые быстро окутывал сумрак.

Луна слабо освещала затихший лес, и, наконец, подул лёгкий ветерок – видно надоело таиться от охотников в укромных местах и неглубоком овражке. Вот оттуда, треща сухими ветками, шелестя пожухлой листвой и утробно хрюкая, неожиданно появился секач.

Остановившись, несколько раз глубоко и громко вдохнул воздух, и не спеша пошёл в сторону замерших за лапником ели братьев.

Глаза Акима привыкли к темноте и он ясно видел огромный квадрат вепря, напролом перевшего сквозь кустарник и мелкий березняк. В прогалине между деревьями мелькнула его горбатая высокая холка и скрылась за кустарником.

Кожей лица он почувствовал дуновение

ветерка и принесённую им ночную сырость из овражка: «Чёрт-дьявол! Далеко для выстрела. И как бы в кого-нибудь из братьев или отца не попасть», – замерев, сжимал винчестер.

Затем, пригнувшись и контролируя каждый шаг, опуская ногу у корня травы, словно в охотничьей вылазке на войне, стал продвигаться в сторону ясно доносившегося чавканья и негромкого похрюкивания: «Картошку жрёт», – всматриваясь в темноту, замер за густой порослью высохшей крапивы, чтоб оглядеться и успокоить стук сердца.

Секач, как ему показалось, переместился куда-то в сторону: «Жжётся ещё», – случайно коснулся рукой крапивы и медленно распрямился – полусогнутые ноги затекли от напряжения.

Через секунду вздрогнул от прозвучавшего выстрела и следом – второго.

Уже не маскируясь, пошёл на звук выстрелов и тут увидел огромного секача, нёсшегося в сторону целящегося в него отца.

Грохнул выстрел, но кабана это не остановило и он, словно пушинку, смёл с дороги охотника, ринувшись затем в сторону Акима.

Краем глаза заметив, как отец упал на землю, Аким ясно увидел свирепые тёмные пуговицы глаз на огромной голове: «Побольше ёжика вырос и немного позлее, – стал успокаивать себя, неожиданно вспомнив отца Натали и его слова: «Если столкнёшься со смертью, смейся над ней, она и не страшна будет». – Спокойно. Не надо спешить, – скомандовал себе, целясь в массивную голову. – Под «штык» бесполезно бить, но он прёт на меня», – переместил прицел между злобных глаз.

Секач, словно думая: куда ты теперь денешься, – раскрыл пасть, показав огромные клыки, но резко остановился шагах в двадцати от стрелка, отвлекшись на вцепившуюся в него собаку. Следом налетела и вторая.

Зверь мотнул головой, отбросив от себя пса и на секунду повернувшись к охотнику боком.

Прицел Акима застыл под левой лопаткой животного. Он даже не услышал выстрел и не почувствовал отдачи в плечо, а лишь увидел, что вепрь вздрогнул, а из его пасти потекла, розовато пенясь, густая кровь: «Неужели в темноте я вижу её цвет? Или представляю, что так должно быть», – ещё раз нажал на курок.

Кабан зашатался: и словно моряк в штормовую погоду на палубе, – так потом об этом рассказывал Аким, – медленно побрёл в его сторону.

И тут раздался ещё один выстрел и ещё – то подбежали отец и братья Ивановичи.

Взревев, вепрь рухнул на жёлтые листья, окрашивая их в красный цвет.

– Сынок?! С тобой всё в порядке? – тормошил Акима отец.

– Всё нормально, папа', – медленно приходил в себя, постепенно ощущая запахи прелой травы, мха и ёлки, что росла неподалёку.

Обойдя мёртвую тушу с потухшими, но по-прежнему яростными глазами, он направился к раненому Трезору, лежащему на подстилке из листьев.

Тот ещё дышал, тяжело вздымая при вдохе распоротый бок. Рядом парили вывороченные из живота кишки.