Держи меня, Земля!
Шрифт:
— Пойдём.
Он ни о чём её не спрашивал, просто просунул руки под шею и согнутые колени и поднял на руки.
— Тс-с-с, тихо, — ответил он на её попытки возразить.
Донёс до спальни, аккуратно уложил на кровать и укрыл своим ещё тёплым одеялом.
Лера словно так и осталась лежать. На том же боку, что и на жёстком диване, так же щекой на подушке. Но всё было совсем не так. Кирилл лёг поверх одеяла, слегка подоткнув его, и, придавив Леру тяжестью руки, прижался к её спине.
— Я буду рядом на тот случай, если ты опять захочешь поплакать. Не обязательно делать это в одиночестве, —
Лера вытащила руку, вытерла влажные глаза. Вдох получился неровным, прерывистым.
— Когда умер мой отец, мне было четыре года, — Кирилл продолжил говорить ей в макушку. — Я не понимал, что это значит, но помню, как его ждал, когда он уже не мог прийти. Мне казалось, он обязательно вернётся. Откроет дверь, заснеженный, с мороза, не раздеваясь, поднимет меня на руки и будет колоть холодной жёсткой бородой. Это единственное, что я запомнил про отца из того, чего нет на семейных фотографиях. Его колючую бороду, снег, таявший на меховом воротнике. Эти воспоминания очень дороги мне.
— Что с ним случилось? — Лера помедлила, а потом засунула свою руку под подушку, подальше от его руки.
— Какой-то нелепый случай, — Кирилл не шелохнулся. — Полез в уличную драку, и его пырнули ножом. Мне рассказали, когда я уже подрос. Тогда, в детстве, меня даже на похороны не взяли. Но мне кажется, я до сих пор не понимаю, что такое смерть. Не чувствую, не осознаю её окончательности. До сих пор мне кажется, что раз мы помним, храним в наших сердцах эти воспоминания, значит, дорогие нам люди живы. Только судьба забросила их в другое место, где нас, нынешних, нет. Но в том мире до сих пор живёт маленький мальчик Кирюша, которого отец на вытянутых руках поднимает к потолку и колет бородой.
— Иногда мне кажется, что вообще мы живём там, где наши воспоминания.
— И находимся в том месте, о котором думаем, — Кирилл подпёр голову, облокотившись на подушку.
— А мама вышла снова замуж? — Лера прижимала к себе руку, боясь расслабить мышцы и коснуться его локтем.
— Нет. У меня был старший брат, душевнобольной.
Он замолчал, задержав дыхание, Лера тоже перестала дышать.
— Знаю, как это звучит, — выдохнул он, — поэтому никогда об этом не рассказываю.
— Звучит как горе, — вдохнула она, поправив за ухо волосы. — Горе в семье, а особенно для матери.
— Мама посвятила жизнь тому, чтобы за ним ухаживать. А заодно растила меня. Он умер несколько лет назад. И она до сих пор чувствует себя потерянной. Отца нам заменил дед. Он и сейчас мне вместо отца.
— Сколько же ему лет? — удивилась Лера и, забывшись, положила свою руку рядом с рукой Кирилла.
— Под восемьдесят, — Кирилл отодвинул свою руку, уступая ей место. — Но он бодрячком. Отгрохал себе коттедж в Подмосковье, ещё когда мы на севере жили. Он там на металлургическом заводе крупной шишкой был. Начальником отдела по научной работе. Можно сказать, он нас всю жизнь и содержал. Каждый год с мамой и Игорем на море вывозил. Первое время мама работала, с Игорем бабушка занималась. Потом бабушка умерла, мама уволилась.
— Намного он был тебя старше?
— На десять лет. И он был самым светлым и чистым человеком из всех, кого я когда-либо знал.
— Не понравилось ему в Москве?
— Совсем. Шумно, беспокойно, всё чужое. Звуки, запахи, квартира маленькая, не те хоромы с распашными дверями старой планировки, где мы жили до этого. Игорь начал нервничать, плохо спать, — Кирилл вздохнул. — В общем, что теперь гадать. Как случилось, так случилось.
— А дед живёт один?
— Нет, — покачал Кирилл головой и стал теребить пальцами ткань одеяла. — У него вторая жена после бабушки. Она его на двадцать лет младше. Секретаршей его раньше была.
— И что, официально женаты?
— А то, — усмехнулся Кирилл, — там такая профурища, палец в рот не клади, по шею откусит. Надо бы деда навестить. Что-то давно я к нему не наведывался. И вообще в последнее время видимся редко.
— Почему? — Лера восхищалась его рукой в голубоватом свете луны. И хоть видела только одну, то, что она видела, давало основание считать, что безупречны обе. Красивые мужские руки с выпирающими венами, выпуклыми костяшками. Мягкие, тёплые — это она скорее помнила. Правда, так тянуло в этом снова убедиться.
— Мой дед не выносит мою жену.
Лерины брови уползли на лоб к самым волосам, и она тут же забыла про его руку.
— Почему?
— Да кто ж его знает. Просто не понравилась. Так же бывает, — пожал Кирилл плечами.
— Бывает, — легко согласилась Лера. — Моя свекровь меня тоже терпеть не может. Но у той, правда, есть ответ, почему.
— И почему же?
— Недостойна я её «золотка». Не понимает она, что он во мне нашёл. Я мягкотелая, по её мнению, безвольная, никакая. Сама она — женщина энергичная, деятельная, пробивная.
— Ты сейчас случайно не про дедовскую профуру рассказываешь?
— Может быть, — улыбнулась Лера и закрыла глаза, когда Кирилл накрыл ладонью её пальцы. От его прикосновения даже по коже головы побежали мурашки. Лера содрогнулась, сильно надеясь, что Кирилл не заметил. — Только моя — женщина одинокая. И в вечном поиске, потому что с ней никто не уживается и надолго не задерживается.
— А где вы познакомились с мужем?
— На дне военно-воздушных сил.
— Он у тебя десантник?! — теперь, похоже, глаза Кирилла поползли на лоб, и он демонстративно поднял руку, словно не рискуя больше к Лере прикасаться.
— Угадал. Хотя ВВС и ВДВ разные рода войск. И праздники у них разные. Но к тому, как мы познакомились, это не имеет отношения.
— Чёрт! Вот что значит не служить в армии. Ведь перепутал, — расстроился он и подтянулся ещё выше, почти к изголовью, не заметив, как потянул за собой Лерины волосы. — Хотя и угадал. Ревнивый двухметровый десантник. Слушай, тебе домой не страшно приходить?
— Нет, — засмеялась Лера. — Он, когда сытый, добрый.
— Теперь, кажется, понимаю, почему ты так любишь готовить. Ну, рассказывай, мне очень интересно как же ты его укротила.