Держи спину прямо 2
Шрифт:
— Но ты... ты... загоришься, Танор!
— Да я уже горю, Амарин, — она снова оказалась прижатой спиной к кровати,— я уже так давно горю, когда ты рядом, так что твой Лелья — это просто огарочек...
И он так на нее посмотрел, что Амарин тут же вспомнила, что она — то вообще — то уже голая! И что он — то уже как бы да... И очень постаралась не смотреть на него и на его широкую, в ближайшем поле доступности грудь и на пресс с нехилыми такими кубиками и вообще отвела глаза от того, ну того, что там дальше могло, конечно, и не увидеться, но вообще — то явственно ощущалось где — то около бедра. Амарин снова покраснела ото всех этих мыслей. Эта гадкая тишина снова повисла в воздухе. Амарин терпеть не могла эту тишину. Она ей порядком надоела. Поэтому она снова повернула голову
— Амарин, — шепнул он, — напомни, пожалуйста...
— Что?
— На чём мы остановились?
— Вот гад, — Амарин попыталась обидеться и сползти с кровати.
Но кто ж ей это позволил бы сделать! Если бы он мог налететь на нее ураганом, то это было бы именно так... Танор был рядом, но волна, какая — то огромная волна накатила на Амарин, приподнимая и неся в океан. О! Это был уже не просто поцелуй. Нет. Совершенно другой. Потому что адмирал теперь точно знал, чем все закончится, и ему было решительно наплевать на этот гадкий Лелья, и на все то, что отделяло его от Амарин, и девушка это отчетливо поняла. Он больше не хотел быть рядом. Он хотел, быть в ней, хотел, чтобы они были единым, неразделенным целым. Он тяжело дышал, целуя ее всю и везде, и она отвечала также горячо и безоглядно. И эти сильные руки гладили ее, вырывая протяжный неловкий стон, пуская дрожь по всему телу. Она знала, что будет больно, но разве все настоящее не рождается в этом мире из боли? Поэтому она приняла, как данность, все, что должно быть, и только с удивлением и совсем без страха смотрела, как загорается серебряная радуга внутри нее и, постепенно поднимаясь, затапливает каждую клеточку. Тогда Амарин потянулась навстречу, решая сгореть заживо с тем, кого точно и бесповоротно любила. И когда он, крепко и сильно сжал ее бедра, не позволяя отодвинуться, она лишь закусила губу.
Две волны одновременно накрыли их: волна соединения мужчины и женщины и радужная волна Лелья. Когда над ними засиял разноцветный купол, Танор уже был в ней, двигаясь осторожно и всматриваясь в ее лицо. И ему было наплевать, что это за радужная морось покрывает их тела. Он, не отрываясь, смотрел на девушку, зацеловывая каждое движение ее губ, глаз, взмаха ресниц. Амарин часто дышала, проваливаясь в какое — то забытье, и чувствовала его там, внутри себя, и это ей казалось таким правильным и таким необыкновенным...
Он еще раз с силой прижал ее к себе и дернулся всем телом. Когда Танор перекатился на спину, не позволяя Амарин отстраниться, не расцепляя объятий, а лишь притягивая ее к себе так же настойчиво и властно, девушка позволила себе открыть глаза. То, что она увидела, привело ее в какое — то смятение. Над ними ярким семицветным куполом сверкала посеребренная радуга.
— Что это? — спросила она, встречая его безумно счастливый, торжествующий взгляд.
— А ? Это? Венец, я так полагаю...
— Венец? — Амарин не знала, что подумать.
— Ну, ты же хотела за меня замуж? Вот и получай! Поиск ищущей окончен. Это, если я не ошибаюсь, признание Лелья на весь мир.
— Оно исчезнет, это признание?
— Не знаю, я как — то не интересовался. Главное, что я теперь никуда из твоей жизни не исчезну... И даже не старайся...
— Да я уже и сама догадалась, — и Амарин опять предательски покраснела.
— Люблю, когда ты краснеешь, девочка моя. Это наводит на совсем определенные мысли.
— На какие? — осторожно поинтересовалась ДейСоло.
— На те самые, Амарин, на те самые... — и он поцеловал ее искусанные, припухшие губы.
— Уже? Я вообще — то спасть хотела...
— А кто тебе мешает? Сейчас в душик сходим, а потом закрывай глазки и спи. А мы тебя баюкать будем...
— Кто мы?
— Хм, — откашлялся адмирал, — из душа вернемся, поясню подробнее...
Глава 22.
Но Амарин не
Серебряная радуга над ними тихо растворялась, застывая на левых запястьях причудливой, переливающейся полупрозрачной вязью. Все это видел адмирал, так и не сомкнувший этой ночью глаз.
АрДеВиго о многом думал, любуясь своей уже родной девчонкой, так неожиданно вошедшей в его одинокую, неприкаянную жизнь и разрушившей ее до основания. Он вспоминал, гладя нежную кожу девичьей щеки, как встретил ее. Нет, не тогда, когда они с императором переступили порог пресловутого 'Дома Морса', а тогда, когда она вышла к нему, нежная и хрупкая, ругаясь, как заправский боцман воздушного судна. Он влюбился в нее именно тогда, бесповоротно. И если бы не эта проклятая история с Самкиндой Эртей, то...
АрДеВиго вспоминал свою горечь и боль... Да, трижды прав был Лелья, полыхнувший огнем и запретивший ему тогда приближаться к девушке. Ведь, если бы он думал чуть меньше о себе, а смотрел бы прямо, на Амарин, то давно бы уже все понял. Но адмирал так долго хранил в сердце свою трагедию, что вешал грязные ярлыки на эту нежную, светлую девочку, которую судьба за все его прошлые горькие одинокие годы милостиво подарила ему.
Амарин заворочалась во сне, высунула из плотного шелкового кокона руку, потянулась неуклюже, утыкаясь носом в голую грудь адмирала, что — то мило бормоча во сне. Адмирал глубоко вздохнул и снова призвал на помощь всю свою выдержку. Это была очень долгая ночь...
__________________________________________________________
Привычка просыпаться с первыми лучами солнца не изменила Амарин. Она, кожей чувствуя, что занялся рассвет, уже хотела бодро вскочить, но, осознав под руками литые мышцы и теплую грудь, поостереглась сразу открывать глаза. Воспоминание о вчерашней ночи накатило на нее безумным смущением. Сердце тревожно забилось, когда ДейСоло поняла, что ей придется твердо встретить взгляд АрДеВиго.
Ах, если бы у них сейчас было время... а не этот один — единственный день, то она могла бы делать все так, как чувствовала. Она могла бы стесняться, краснеть, впервые ощущая себя маленькой и беззащитной, в общем, любимой женщиной. В голове Амарин даже пронеслась целая картинка....
Вот она открывает глаза... И упирается взглядом в нестерпимую синеву.
— Как тебе спалось? — шепчут его губы.
Она не отвечает, и лишь ее краткое — ой! — разрезает интимное пространство. Девушка тут же пытается снова заползти в шёлковый кокон и спрятать руки, губы, глаза. Но он не даст ей этого. Удерживая. А ей сразу на ум придет вся вчерашняя ночь. Его губы на...на... везде, в общем. Везде — везде. Она вспомнит свой срывающийся стон и густо покраснеет. Вчера она запретила себе стесняться. Но это было вчера. Она вообще тогда была не в себе... Что с нее возьмешь, с неадекватной?