Десант времени
Шрифт:
Рохлин понимал, что ни какая жестокость и военное искусство белых генералов Деникина, Колчака - не спасут Россию и не вернут прошлое. С этим были согласны и многие белогвардейские офицеры, но отсутствие выбора, и не имея иного пути они шли на смерть, убивая и погибая...
На часах еще не наступило 7.00, когда прискакал разъезд казаков со станции Стишь. Есаул с огромными и длинными руками был в овчинном полушубке и шашкой на боку. Утерев усы, он взволнованно выпалил:
– Вашескобродие, отбили красные бронепоезд и ушли на нем на юг... особливо там постарался этот
– Ладно, есаул, ехайте к кострам, отдохните... Да скажите, что в 7.30 выступаем. Будем бить красных нынче, а там как карта ляжет.
Разъезд казаков отъехал от полковника и вдруг есаул остановился в размышлениях.
– Прохор Степанович, что не так, али соображенья имеешь, так скажи нам. Какая думка не за горами, а то глядишь уж смерть то за плечами...
– Поглядел я на полковника, да чую смерть в нем уже гнездо свила, - сплюнул на землю есаул.
– Нету нам, станичники, резона в землю ложиться с офицерьем... Жены, да детишки ждут нас. Айда от сюды по домам!
– Да, братцы горемычные... жить грустно, а умирать тошно, - подхватил и другой казак и стал разворачивать коня в обратную сторону.
– Хватит отвоевались!
– Много до нас прожито, а нам маленько осталось, вот бы раз еще жинку свою обнять, - с трудом выдавил один из старых казаков, кто служил царю уже десяток лет, и спрятал невольно покатившуюся слезу.
– Гей– гей! Казаки по домам!
– подхватили другие... и вот уже казачий разъезд в 15 сабель растаял в светлеющей ночи, уходя в Донские степи.
Полковник проводил взглядом ускакавший прочь казачий отряд и, опустив голову, перекрестился. "Один раз мать родила, один раз и умирать... Глядишь и Варвару свою единственную на небесах встречу сегодня", - подумал он, и вдруг ему стало светло и легче на душе, словно небесный свет к нему спустился и где-то вдалеке он увидел свою любимую жену. Она шла в том белом вышитым балахоне, в каком клан он ее в гроб, да отпевал в Дорогомиловском монастыре.
"Так, что же тянуть то дольше, раз такой знак Всевышний подает, надо подымать свой полк, взойдем на Голгофу!", - решил он, и поскакал в лагерь строить свое войско в последний бой...
Лишь первый луч солнца окрасил небо с востока и зажелтил линию горизонта, как вдали показался неприятель. Словно черная несметная волчья стая неслась конница белогвардейцев по полю вдоль железной дороги к городу.
Красные бойцы еще издали заметили неприятеля и стали в который раз проверять шашки, да оружие, что бы в самый последний момент перед решительной и кровавой схваткой не подвела амуниция. Конники подтягивали конскую сбрую и искоса поглядывали на своих командиров, желая найти в них уверенность и веру в победу.
– Семенов шли гонца пусть отзвонят на бронепоезд, может где объявился, тогда пусть сюда летит на всех парах, атакует неприятеля с тыла - негромко, но внятно отдал приказ Артузов. Он вдруг опять почувствовал тошноту, которая приходила к нему каждый раз, когда начиналась бессмысленная и жестокая кровавая людская рубка.
– Передай Военкому Звонареву пусть орудия начинают бить по ним издалека, они все равно не отвернут...
Первые
– Давайте, бойцы, стреляй почаще, не жалей снарядов!
– закричал вдруг Артузов и нервно размахивал маузером, словно примеряясь к выстрелу. Его голос потонул в непрерывном грохоте канонады из семи артиллерийских орудий.
Было видно как осколочные снаряды с картечью наносят урон неприятельскому отряду, разрывая людей и лошадей на куски, окрашивая белое покрывало еще тонкого снега в алые разводы. Но белый полк с офицерами впереди не останавливаясь мчался вперед. Когда уже оставалось метров восемьсот до линии обороны красных, наступающие силы белых оказались закрытыми высоким бруствером, растянутым на сотни метров, по которому шел Ростовский тракт и железная дорога до самого города.
– Они нас могут обойти, или подойти вплотную, - закричал Военком Звонарев.
– Товарищ комиссар, надо отходить дальше от вала, да откатывать орудия...
– Так не спите, товарищи командиры, али вы еще не научились играть в войну.
– Всем отходить назад к оврагам, тачанки пусть прикрывают отход, - кричал Семенов, который находился в самом арьергарде красного полка.
Так два неприятельских и лютых в ненависти к друг-другу конных полка оказались разделенными высоким бруствером дороги и расстоянием в 500 метров. Красная конница отступив на несколько сот метров, не начинала атаки, да белые тоже замерли, видно принимая тактические решение, выуживая из памяти опытных офицеров одним им известные военные приемы Царской армии.
Полковник Рохлин ожидал за бруствером пока красные начнут атаку на его конный отряд, без поддержки артиллерии и пулеметов. Именно поэтому, красные и не начинали штурма, рассчитывая, что терпение белых на исходе и пойдя снова а атаку, они будут скошены пулеметным и пушечным огнем...
– Не стрелять по брустверу, разобьем рельсы, - отдал команду Звонарев, начиная все больше волноваться. Он понимал, что в войне нервов и выдержке белогвардейцы были крепче. Опыт, полученный в первой мировой войне, выковал из них безжалостное орудие войны.
– Ждем бойцы, скоро они не выдержат и попрут, нету у них времени там прохлаждаться...
Молчаливое противостояние, наконец было нарушено и небольшой белый казацкий отряд в 50 сабель, зайдя со стороны моста, вдруг появился со фланга красной конницы. Они ожесточенно рубились с красной конницей, постепенно вклиниваясь в расположение красного полка. Военком терпеливо наблюдал как все больше и больше падало вниз еще молодых и не слишком опытных красных воинов. Перестраивать весь полк было нельзя, иначе была бы раскрыта вся оборона отряда.
Рохлин увидев первые успехи донских казаков, часть из которых прежде дралась в "Волчьей сотней" под командованием Шкуро, решил перебросить на флаг еще сотню казаков. Петлюровскую офицерскую сотню он держал для фронтального удара, зная, что они не отступят под любым огнем... Несколько десятков казаков-егерей он послал на бруствер с карабинами и тремя станковыми пулеметами системы "Гочкиса" и двумя пулеметами "Льюиса".