Десантники не сдаются

Зверев Сергей Иванович

– И что делать – вечный русский вопрос? – Колобок хватанул немножко коньяка и его розовые щечки порозовели еще больше обычного. – На что надеяться, Владимир Георгиевич?

– На что? – Ачаров устало и грустно улыбнулся. – На самих себя. Русский всегда носы всем утирал... Важно сейчас пережить. Переждать. Выжить. И что можно спасти – вынести из огня.

– Что нельзя – похоронить, – поддакнул Богучарский.

– С почестями. – Академик улыбнулся. – Ладно, чего душу травить без толку. Тут возникли несколько необычные

обстоятельства. Думаю, для вас они будут небезынтересны.

– Весь внимание, – сразу напрягся Кумаченко, понимая, что начинается разговор, ради которого Ачаров пригласил их.

– В сибирской Тмутаракани есть филиал института ядерных исследований... В былые времена работали чисто на оборонку, поэтому и заперли их в леса. Профессор Грушин. У него была лаборатория. Давно им финансирование пообрубали, благодаря... – Академик ткнул пальцем в пол, намекая на второй этаж, там располагался секретариат и другие органы, распределяющие деньги на науку. – Бесперспективно. Безумно. Не сулит немедленной выгоды... Недавно ребята Грушина позвонили мне...

Ачаров замолчал.

– Не томите, Владимир Георгиевич, – укоризненно произнес Кумаченко.

– Не знаю... Мне не верится... Но не доверять им оснований нет... Если действительно у них все вышло, как они говорят, то это прорыв в электродинамике. Где, кстати, прорывов никаких давно не ждут.

– Вы не хотите в своем институте устроить проверку? – спросил Кумаченко.

– Нет возможности. Урезают, урезают, урезают... На грантах держимся и на международных программах... Кроме того, немного не по профилю. И ребята хотят извлечь выгоду, в чем, как вы понимаете, мы совершенно не сильны...

– Все ясно, – кивнул Кумаченко. – Нужно смотреть. Изучать. Путь привычный – товар лицом. Экспертиза. Патентование. Приискание инвесторов или благотворителей – как выйдет.

– Я понимаю, – кивнул академик. – Завтра в Москве появится молодой человек. Я его лично не знаю, но мне его отрекомендовали, как весьма перспективного ученого... Правда, личность несколько экстравагантная.

– Направьте его ко мне, – усмехнувшись, произнес Кумаченко. Он привык к экстравагантным личностям. И считал себя готовым ко всему.

Но то, что возникло на следующий день в офисе фонда «Третье тысячелетие», было нечто из ряда вон выходящее.

В назначенное время возник верзила лет тридцати-тридцати пяти. Его атлетическая комплекция сочеталась с плохой координацией движений и неуклюжестью. Он тут же смахнул вазу со стола в кабинете Президента фонда и с трудом приземлился на стул, который жалобно скрипнул под его массой. Одет был в мятые джинсы, клетчатую рубашку, клетчатый же, изрядно жеваный, пиджак и зеленый галстук. Галстук тер ему шею, и верзила то расслаблял, то затягивал узел. Видно было, что к этому светскому элементу одежды он так и не привык.

– Парамон Васильевич Раздыхайло, –

сухо представился посетитель. Взгляд у него был несколько рассеянный и вместе с тем настороженный.

– Очень приятно. Присаживайтесь, – предложил Кумаченко, поняв, что это тот самый протеже академика.

Выпрямившись в кресле, будто кол проглотил, гость выставил перед собой ладони и повел ими вокруг себя, сосредоточенно и хмуро глядя в одну точку. Богучарский, сидевший в уголке на диване, наслаждался этой сценой. В его коллекции патологических ученых типажей сегодня прибыло серьезное пополнение.

– Аура неважная, – сообщил гость изумленному Кумаченко. – Подчистить бы надо.

* * *

Денисов прочитал справку-меморандум по оперативному делу «Сластолюбцы». В три страницы, исполненные мелким шрифтом, втиснулось достаточно информации, чтобы в нормальной стране тряхануть, как землетрясением, властный Олимп. Но это в нормальной стране.

– Глубоко копаешь, – произнес Денисов с одобрением.

– Ну да. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, – угрюмо кивнул Никита Сытенко, начальник отдела по борьбе с преступными авторитетами.

– А солдат из ВДВ заменяет БМД. – Денисов поглядел на аккуратно исполненную схему связей фигуранта. Стрелки тянулись к многочисленным связям разрабатываемого лица – к «телам» (так называли детей), к заказчикам – заядлым педофилам.

– Во, смотри, сучье какое, – зло процедил Сытенко, тыкая в схему. – Весь московский бомонд.

– Смотрю, крепко ты на этой теме завис, – усмехнулся Денисов.

– Завис. Руки к пистолету тянутся.

– А руки связаны, – кивнул Денисов. – История стара, как мир.

– Противно это все, – скривился Сытенко. – Смотри, кто нарисовывается. Известный кутюрье. Не менее известный певец. Ну, знаешь его. Поет «Твои бездонные ресницы».

– Ресницы?

– Ресницы, – кивнул Сытенко. – Еще тут два депутата Госсобрания России. Один, кстати, из комиссии по делам молодежи.

– Комиссии по молодежи? М-да... Знаешь разницу между педофилом и педагогом?

– Ну?

– Первые действительно любят детей.

– Любители... Оба от «Союза демократических перемен». У них там половина педики. А вторая половина – педофилы. Еще тонкая прослойка других извращенцев – зоофилов, некрофилов...

– Ты серьезно? – хмыкнул Денисов.

– Если и преувеличиваю, то немного... Самое страшное, что по информации минимум двоих детей убили... Олег, скажи, что теперь со всем этим дерьмом делать? – Сытенко хлопнул ладонью по распухшему тому.

– А ведь заступятся за него, когда мы его за хобот вытянем. – Денисов постучал пальцем по центральному квадратику в схеме, в котором разместился один из главных поставщиков малолеток столицы и по совместительству преподаватель МГУ. Ему присвоили условное наименование «Урод».