Десантники не сдаются
Шрифт:
– Слышал, дела-то в последнее время с внедрением идей не очень, – лихо перевел Нейман мимолетный коридорный разговор в нужное русло. Улыбка на его лице стала сочувствующей.
– На хлеб хватает, – заметил Кумаченко.
– Хлеб? Плебейство, Николай Валентинович. Должно хватать и на икру.
– И на рябчиков, – поддакнул Богучарский.
– Вот именно, – кивнул Нейман. – Как насчет того, чтобы обсудить эти проблемы в более располагающей обстановке?
– В другой раз, – сухо пообещал Кумаченко.
– Ну смотрите... Сколько их еще будет, этих разов. – Улыбка Немана стала теперь
Он неоднократно ненавязчиво предлагал свое участие в деятельности фонда «Третье тысячелетие». При этом у него явно прослеживалось желание снять сливки, зато не было никакого намека на готовность входить в рискованные расходы. А на риске и держится этот бизнес. Несколько раз, когда начинало пахнуть деньгами, этот падальщик, хлопая крыльями, возникал на горизонте. Приходилось принимать действенные меры, чтобы его отваживать.
– Чего, пакетики все разнесли? – Богучарский кивком указал на дверь вице-президента Академии наук, из которой Нейман только вынырнул.
– Злые языки, – поморщился Нейман.
Сашины пакетики – это была притча во языцех в Академии. Нейман каждый визит в Россию уже седьмой год начинал с обхода кабинетов всех имеющих вес академических руководителей. Каждому вручался свой пакетик с зелененькими бумажками. Толщина его зависела от должностного положения получателя и от степени их близости. Некоторым пакетики вручались очень толстые. А у избранных пухли счета за рубежом.
Вежливо распрощавшись с конкурентами, Нейман двинул дальше по коридору.
– Когда говорят, что на науку выделяют мало денег, это неправильно, – сказал Богучарский. – Это если на всех делить – то мало. А если на ограниченный круг лиц, то очень даже кучеряво можно жить.
– Ничего не поделаешь, – сказал Кумаченко, выруливая к широкой парадной лестнице.
– Для меня был шок, когда оказалось, что среди столпов науки, академиков, ворюг еще больше, чем среди торгашей.
– Преувеличиваешь.
– Если бы... Дело в том, что многие из них проложили себе дорогу по черепам. Научный карьеризм ничем не отличается от обычного, чиновничьего. Есть, правда, подвижники, которые по заслугам получают почести.
– А есть администраторы, и таких большинство, – завершил мысль Кумаченко. – Это вполне естественно.
– А науку двигают одержимые... Хороший костюм и металлокерамические зубы редко сочетаются с одержимостью.
– Ладно... – Кумаченко посмотрел на свои швейцарские часы – сталь с золотом, вместо стекла сапфировый кристалли —, которые приобрел в прошлом году в Париже за одиннадцать тысяч долларов. – Пора. Нас уже ждут.
Они поднялись на третий этаж и остановились перед тяжелыми двустворчатыми дверьми вице-президента АН России академика Ачарова.
– Разрешите, Владимир Георгиевич? – постучав, осведомился Кумаченко.
Ачаров был в Академии не в фаворе, секретарша ему положена не была.
Кабинет был огромный – тяжелая мебель, тяжелые портьеры, высокие лепные потолки, шкаф, заполненный кожаными переплетами книг. Компьютер с плазменным экраном – это из современности, из наших времен. Этот кабинет знал гигантов... Но и директор института прикладной механики, академик Ачаров тоже был из старой плеяды
Академик предложил присесть в углу кабинета, где стояли неизменные кожаный диван, два кожаных кресла, невысокий журнальный столик на гнутых ножках.
Секретарша все-таки где-то в окрестностях водилась. Во всяком случае после звонка академика в кабинет вошла полноватая девчонка в длинном платье. Она поставила на журнальный столик кофейник, фрукты, сахар и конфеты. А академик добавил к сервировке графинчик с коньяком.
– Владимир Георгиевич, вы не в настроении, – поставил диагноз жизнерадостный колобок Богучарский, которому многое прощалось из-за бесшабашного веселого нрава и незлобивости. – Сразу скажу суть проблем. Институту механики урезали финансирование на будущий год. Вы пролетели мимо грантов. Уехали за рубеж еще несколько перспективных сотрудников.
– Последние уезжают, – вздохнул академик. – Саркисян уехал. Считай, целое направление утрачено. Перспективное направление.
– А тут еще Саша Нейман черным вороном вьется, – хмыкнул Богучарский, разрезая маленьким серебряным ножиком апельсин. – Пакетики растаскивает. К вам не заходил?
Академик потер огроменной ручищей подбородок.
– Знает, что бесполезно. И рука у меня тяжелая.
– Дал вашему институту хоть немного продержаться Колумбийский проект? – спросил Кумаченко. При посредстве ООО «Третье тысячелетие» было заключено соглашение с аналогичным американским институтом о проведении совместных разработок. Это позволило Ачарову еще на год сохранить расползающийся по швам институт.
– Немножко, – кивнул Ачаров. – А ведь были времена, когда не обязательно было ходить с протянутой рукой за рубеж...
– Были... Прошли, – недовольно произнес Кумаченко. – СССР сожрал системный кризис.
– Системный кризис? – Академик насмешливо посмотрел на расслабившегося в кожаном кресле гостя. – Миф... Это был обычный кризис. Я знаю, о чем говорю. К началу девяностых наша страна подошла по ряду направлений к технологиям даже не двадцать первого, а двадцать второго века. Страна могла сосредоточить на перспективных темах огромные ресурсы. И оставить Запад в хвосте... Был бы гигантский скачок не только нашей страны, но и человечества... Сбили на взлете нас, а не мы сами упали.
– Спорный вопрос, – поморщился Кумаченко, которого быстро утомляли политические споры.
– Может быть, – кивнул устало академик. – Но у нас была своя дорога. Сейчас мы вынуждены плестись в русле цивилизации, которая подчиняется устоявшимся центрам силы и транснациональным монополиям. И тут шаг влево, шаг вправо – побег...
– Прыжок на месте – попытка улететь, – вставил Богучарский.
– Оборона. Космос, – вздохнул Ачаров. – Межпланетные станции. Ядерные ускорители. Подводные исследования. На все средства находились. А теперь Нейман шастает по этажам с пакетиками и присматривается, чего здесь еще можно урвать.