Десантники не сдаются
Шрифт:
– Такую гидру невозможно выжечь всю... Кстати, после последней встречи с Анзоровым генерал Ануприенко укатил на Кавказ. Ну, когда взорвали «КамАЗ» у здания районной администрации. Там он до сих пор.
– Видал поганца по телевизору.
В Чечне Ануприенко давал пространные и грозные интервью, сводившиеся к тому, что боевики, организовавшие очередной теракт, понесут заслуженное возмездие. Мол, все будут схвачены и охреначены... Видимо, самим боевикам он говорит что-то иное. Информация была, что месяца три назад генерал встречался на нейтральной территории с лидерами сепаратистов. О чем они там договорились – одному шайтану известно. После этого именно Ануприенко дал указание отпустить одного из отцов ичкерийского сопротивления, когда того московские омоновцы
– Давно доходили слухи, что появилась хорошо законспирированная частная лавочка по оказанию услуг крупным корпорациям, олигархам, – решив что-то про себя, неожиданно выдал Гермес. В его голосе звучала некоторая торжественность. Она обычно звучит, когда Главный оперативный координатор «Малой конторы» решает поделиться особо секретной информацией. – И ее почерк сильно похож на почерк «Синдиката».
– Значит, набирали силу, – кивнул Денисов. – И теперь решили свести старые счеты.
– Не в счетах дело... Они знают, что рано или поздно мы столкнемся. Если нанести по нас упреждающий удар, то серьезных противников в этой стране у них практически не останется. Они раковой опухолью расползутся по госструктурам... В последние месяцы шустрят они сильно. И опасно. – Гермес помолчал, потом выдал очередную порцию информации. – Неделю назад они зачистили Президента «Русбанка».
– Круто! – Денисов уважительно присвистнул. Он понял главное – тема эта была в работе давно, и у Гермеса была кое-какая информация, в которую он не считал нужным посвящать своего ближайшего соратника. Закон конспирации еще в гестапо сформулирован – два сотрудника в кабинете не должны знать, чем занимается сосед. – «Синдикат» имеет отношение к «Зеленой книге»?
– Ученых они, скорее всего, не зачищали. Случайно эти разработки пересеклись.
– А чеченцев «Синдикат» решил использовать втемную? Играя на слабостях Анзорова?
– Видимо. – Голос у Гермеса поблек, он будто испытывал сожаление, что пришлось расстаться с информацией первого уровня секретности. Бывший генерал КГБ относился к секретной информации благоговейно, отлично понимая, что она является и капиталом, и смертельной угрозой.
– Тогда у нас проблема. – Денисов вытащил сигарету, помял ее в пальцах. – Что делать с «Синдикатом»? С генералом Ануприенко?
– Будем разбираться...
– Ничего так не бодрит, как предстоящая славная русская разборка, – усмехнулся Денисов, сжав громадный кулак.
– Ты эту феню оставь, – нахмурился Гермес. – У нас не разборка, а нейтрализация противника.
– Виноват. Исправлюсь...
– Иди сюда, бестия рыжая, – Гермес протянул на ладони орешек, и белка, остановившаяся метрах в трех, опасливо посмотрев на него, юркнула вперед. Остановилась. Гермес бросил ей орешек. Белка схватила его и упорхнула.
Гермес расплылся в улыбке доброго дедушки Мазая.
Денисов усмехнулся, представив, что посторонний, завидев его руководителя, общающегося с природой, вполне может принять его за сентиментального пожилого дядюшку. Интересно, во что превратилась бы жизнь, если бы все казались теми, кто они есть на самом деле?
* * *
– Помню, в семьдесят четвертом на Краснопресненской пересылке в хату к нам шныря одного доставили, – отхлебнув густого и темного, как нефть, чая, завел очередную историю Черный.
Кабан, цедивший из стакана джин со льдом, стиснул челюсти, как будто зубы заныли. День начался как-то по-дурацки. С долгого и нудного разговора с Черным – шестидесятилетним «законником». Старый вор сошел бы за бомжа, если бы не золотые цацки и безвкусный костюм за несколько тысяч «зеленых». Считалось, что он присматривает от имени общака за бригадой Кабана, приобщает ее к благу воровскому и собирает деньги на поддержку правильной братвы и грев зоны. Черный присматривал еще за несколькими бригадами, хотя, конечно, больше формально. По оперативным данным Управления по борьбе с бандитизмом Черный проходил как один из ведущих лидеров преступной среды Подмосковья, направо и налево раздающий указания о наездах, разборках и мокрухах и по невероятной своей
Благодаря прикрытию Черного банда Кабана приобретала статус благородного собрания правильных по жизни пацанов и перестала считаться шайкой законченных отморозков. Наличие вора в законе придавало респектабельности.
Часть историй Кабан привычно пропустил мимо ушей. Очнулся только когда Черный торжественно завершил драматическое повествование в стиле Шекспира:
– Вот так был раскоронован вор в законе Тимур... А мораль такая – всю пайку в мире не захаваешь...
Черный отставил от себя опустошенную оловянную кружку с чифирем и выпрямился на стуле. Все, пришло время базара по теме. Ради него он и пригласил утром Кабана в свой двухэтажный, неуютный, гулкий внутри коттедж с дубовыми буфетами, коврами, рядами икон, настенными росписями, на которых все сплошь олени у озера. Вкус у Черного был специфический – а ля деревня разбогатевшая. Дом он любил и обставлял его в соответствии со своими незатейливыми представлениями о прекрасном. Кабан заметил, что с прошлого его визита тут прибавились пара ковров и огромный черный рояль фирмы «Бауэр».
– Богатеешь, – кивнул Кабан на рояль.
– Не моя эта хата, – назидательно произнес Черный, скромно потупив взор. – Общаковская. Дали от щедрот бродяге приютиться с комфортом. Завтра порешат на сходняке, что так нельзя – котомку соберу и в зону уйду молодежь уму-разуму учить.
До сих пор у Черного в глубине души ютились отголоски былых незыблемых воровских правил – мол, зазорно вору иметь имущество. Стеснялся он своего благосостояния, чем сильно веселил братву. Кабану пришло в голову, что в чем-то схожие они все, выходцы из Совдепии. И фраера, властью советской запуганные, боящиеся лишнее слова сказать. И бродяги, воровскими законами зашоренные, озирающиеся вечно, оглядывающие на мнение общака. Кабан презирал и тех, и других. Он был уверен, что лучшее мироустройство – это нынешние джунгли. И лучшая возможность выжить в них – это когда у тебя злости и оружия поболе, чем у других хищников. Поэтому бригаду себе сколотил Кабан – один другого краше. Волки настоящие, крови не боятся, даже любят ее. Числом немного, но все на мокрухах проверенные, кровью повязанные. И знающие, что их бригадир – самый злой и отмороженный из них... Непросто, ох, как непросто было отвоевать место под солнцем в городишке на сто первом километре от Москвы, куда издавна ссылали воров и бакланов, дабы они не позорили своим суконным рылом стольный град. Тут феня была вторым государственным языком, а за слово «козел» сразу насаживали на перо. И то, что Кабан заставил эту публику считаться с собой, дорогого стоило.
– Гурам с разговором был. Обидел ты людей, Дима, – осуждающе произнес Черный.
– Когда это я людей обижал? – удивился Кабан.
– Не дале, как на той неделе. Две фуры. Кинул.
– Людей я не обижаю. А блядей – с большим удовольствием. Торгаши. Лохи. Это наша добыча.
– Так эти люди под Гурамом были.
– Чего же они сразу не предупредили?
– А ты не спрашивал.
– Поздно уже...
– Хрусты немаленькие. Нехорошо это, Дима. Нехорошо.
– Стоп, Черный. Кто нам работать запретит? Мы честно лохов сделали. И это наша добыча. Скажи не так?
– По понятиям вроде правильно. Но и Гурам уважаемый человек.
– Чурки черножопые. Пускай в горы валят, там баранам понятия объясняют. Они здесь не хозяева.
– Дима, у бродяг о национальности говорить – грех.
– Это ты чуркам скажи. У них не грех.
– Гурам – законник.
– У них законников больше, чем у нас бакланов... Пусть предъяву делают. Стрелу забивают. Тогда будем тереть... Но только ничего они у меня не получат. Мое – это мое!..
– Ладно, не кипятись, Дима. Что-нибудь придумаем... Покумекаем, придумаем...