Десантура

Ивакин Алексей Геннадьевич

Перезахоронены в городе Демянске Новгородской области.

Коса у нее длинная была... Сохранилась, да...

20.

– Перед атакой Игожево, я решил отомстить Гриневу, - продолжал Тарасов.
– Он сорвал атаку на Добросли - пусть под Игожево отдувается сам. Бойцов у него было около пятисот на тот момент. Мог справиться. А мы ударили на Старое Тарасово.

– Погодите, господин подполковник, вы же говорили, что Гринев пропал под Доброслями?
– наморщил лоб фон Вальдерзее.

–

Да? Простите, у меня плохая память на даты. Лично я его не видел после Доброслей. Может быть, он исчез позже, а, может быть, двести четвертой под Игожево командовал комиссар Никитин. Мне не докладывали.

– Понятно... Между прочим, под Игожево ваши атаковали относительно удачно, а вот под Старым Тарасово, ваша атака опять не получилась. Почему? Объясните сей момент!

– Ну я же говорил, что был фактически отстранен от командования бригадой. Полковник Латынин...

– Фактически. А формально?

– Формально с меня никто ответственности не снимал. Я понимал, что по возвращению в советский тыл мне грозил трибунал. И расстрел, по законам военного времени. В таких случаях всегда ищут козлов отпущения.

Обер-лейтенант задумался. А потом задал неожиданный вопрос:

– Кто же, по-Вашему, господин подполковник, истинный виновник провала операции?

– Относительным провалом, герр оберлейтенант!
– самолюбиво прищурился Тарасов.
– Все-таки, наши бригады нанесли вам урон и урон, порой, не малый. Тридцатая пехотная дивизия была фактически заперта нами, когда мы блокировали дорогу у Малого Опуево. Уничтожены десятки гарнизонов, складов с боеприпасами, вооружением. К сожалению, мне неизвестны потери ВАШИХ войск.

– Обычные потери, господин подполковник. Неизбежные на войне, - пожал плечами обер-лейтенант.

– Неизбежные, да! То-то вы после Игожево и Тарасово как с цепи сорвались, не давая нам продыху.

– Приоткрою вам тайну. В Игожево был ранен начальник штаба двенадцатой пехотной дивизии. А командир дивизии...

– Убит?
– отрывисто спросил Тарасов?

– Нет... Был эвакуирован в одном нижнем белье, - тонко усмехнулся фон Вальдерзее.
– Псоле чего был сильно зол!

Тарасов юмор 'эвакуации' оценил:

– Передайте ему мои искренние извинения.

– Обязательно, Николай Ефимович!
– засмеялся немец.

– А что вы скажете по поводу разгрома аэродрома в Глебовщине?
– вернулся к теме разговора комбриг.

– Это было неприятно, но не смертельно. Утром двадцать первого марта, когда последние ваши парашютисты заканчивали сбор у Малого Опуево, началась немецкая операция 'Наведение мостов'. Пять дивизий генерала Зейдлица фон Курцбаха медленно, но верно, двинулись в восточном направлении от Старой Руссы, чтобы закрыть брешь между шестнадцатой армией и окруженного второго армейского корпуса. И закрыли. Коридор был восстановлен. Вот так, Николай Ефимович.

Фон Вальдерзее разглядывал поджавшего губы Тарасова.

– Но, давайте же продолжим. Итак. Вы

осознали, что вам грозит смерть от рук НКВД и?

– А?
– словно очнулся Тарасов.

– Что решили Вы, после осознания факта неминуемого расстрела?

– Стал размышлять.

– О чем?

– О вариантах невозвращения...

**

На этот раз получалось как нельзя лучше. Двести четвертая ворвалась в Игожево и вела там хотя и тяжелый, но успешный бой.

Немцы бежали как тараканы в своих серо-зеленых шинелях по колхозным заснеженным полям.

Бежали они и из Старого Тарасово, куда ворвалась первая маневренная бригада. Тарасовцы вели бой в Тарасово, уничтожая фрицев.... Символично... 'За командира!' - ревела бригада, рубя штык-ножами полуголых немцев.

Цепи шли одна за другой - десантники падали, вставали, снова падали. Некоторые уже не вставали...

Даже взвод танков не смог помочь гансам. Два танка уже горели, подбитые расчетами ПТР. Два еще отползали, огрызаясь пулеметными очередями и гулкими выхлопами орудий.

Вот и еще один задымил, а последний вдруг рванул, неожиданно, вперед, вздымая снежную пыль и скрылся за большой избой.

Тарасов метался среди горящих изб деревни:

– Вперед, сукины дети, орелики мои!

И бригада шла вперед, прочесывая дом за домом.

Они падали, умирая в демянских снегах, но шли вперед.

Но...

Танк выполз из-за избы, поливая свинцом залегших перед бронированной махиной бойцов.

– Противотанкисты! Противотанкисты где?
– заорал Тарасов после очередного выстрела.

Особист Гриншпун рванул куда-то в сторону, матерясь на застрявших пэтеэрщиков.

Внезапно под танком рванул черно-белый - с клочьями пламени и земли - снег. Боец, кинувший связку, приподнялся, махнул рукой... И тут же осел в снег!

Десантники побежали вперед, кто-то наклонился над бойцом, подорвавшим танк...

– Комиссара убило! Комиссара!
– понеслось по цепям.

Тарасов вскинулся, отбросив винтовку:

– Ильич! Ильич, скотина, ты куда полез!

Мачихин чуть приподнялся на локте. Обернулся. Чуть кивнул - хорошо, все, хо-ро-шо... И уронил руку.

Руку, которой только что подбил двумя противотанковыми гранатами 'трешку', выползшую из-за избы.

А тело его дрогнуло, выбросив еще один фонтанчик крови.

– Тащите его, млять!

Старший лейтенант Миша Бурдэ перекатом рванул к телу комиссара.

– Молдаванин, тащи, ссука, комиссара!

– Есть, товарищ подполк...

Командир четвертой роты третьего батальона ткнулся в тело Мачехина.

Откуда-то бил пулеметчик.

Тарасов яростно закричал:

– Подавить ссуку! Бойцы! Вперед, ребята!

А сам бросился к Мачехину.

Комиссар попытался что-то сказать Тарасову. Получалось плохо...

– Молчи, Ильич, молчи... Сейчас мы тебе... Санитары! Санитары, мать вашу!
– подполковник встал на колени и кричал, кричал в грохот боя: