Десница великого мастера
Шрифт:
У озера олений след пропал. С севера доносился рев.
— Это Небиера, — сказала Шорена.
— В этих горах много и других оленей. Коней перепели на иноходь.
— Было ли в Пхови землетрясение? Как-то себя чувствует мой бедный отец? — сказала с грустью Шорена.
Подъем кончился. Взмыленные кони шли теперь по плоскогорью. Подъехали к перекрестку. Солнце перевалило за вершину хребта. Оно лениво хлопало ресницами цвета меди. Знаура ехал впереди. Он пальцем указал влево.
— Аланские села, — сказал он и, снова указывая туда же, добавил: — Вот дорога на Пхови, дочь
— К северу? — спросил Арсакидзе.
— Эта аробная дорога ведет прямо к замку Корса-тевела. Вон на той горе, видите, белые облака? Под ними крепость с четырьмя башнями. Это и есть Корсатевела.
При слове «Корсатевела» Шорена смутилась. Она притенила руками глаза и посмотрела в сторону замка. Потом повернула коня вправо. Арсакидзе посмотрел на аробную дорогу, идущую влево.
— Оленьи следы ведут влево, — сказал он с улыбкой.
— Я не такой хороший охотник, как ты, Ута, но все же сумею отличить оленьи следы от следов быка.
— Сколько еще нужно ехать до Пхови? — спросил Арсакидзе.
— Совсем близко, сударь, — ответил Знаура. — Вот обогнем с севера эту гору, чуть проедем по ущелью, перевалим еще одну юру, проедем вдоль Черной Арагвы и там увидим первую пховскую крепость.
В это время к перекрестку подъехали шесть всадников. Впереди гарцевал безбородый мужчина в латах. Из-под верхней губы торчали острые, как у кабана, клыки. Этот безбородый, с глазами навыкате, походил больше на. зверя, чем на человека. Увидев его, Шорена вздрогнула. Она узнала Бокая, молочного брата Чиабера; узнала и остальных: это были тоже его молочные братья — Азара, Габидай, Зазай, Джибредай и Цой. Бокай уставился на Шорену. Он остановил лошадь и что-то крикнул по-алански остальным. Девушка ясно услышала имя Чиабера. Шорена и ее спутники направились по дороге, ведущей на Пхови.
Долго стояли всадники на перекрестке. Шорена слышала их спор. Теперь и до Арсакидзе дошло, что они часто произносили имя Чиабера. Больше всех шумел Бокай, он почему-то сердился на младших братьев. Потом они все разом стегнули лошадей и вскачь помчались к замку Корсатевела.
Тень печали легла на лицо Шорены. Арсакидзе спросил ее о причине, но она отговорилась пустяками.
Константин молча ехал рядом с ней; теперь он вспомнил клыкастого Бокая и его братьев, виденных им на похоронах Чиабера. Странно было только, почему они не приветствовали Шорену и ее спутников по аланскому обычаю.
— Знаешь, Шорена, я не советую тебе ехать в Кве-тарский замок. Ведь тебе царь запретил въезд в Пхови.
— А разве мне одной? И тебе, Ута, запрещен въезд в Пхови. Но ты проводишь меня до первой башни, а потом я и Знаура поедем вдвоем. Наверное, ночь будет лунная, и ничего плохого с нами не случится, Опасность, которую ты подразумеваешь, уже миновала. Я только проведаю отца и послезавтра вернусь в Мцхету.
— О какой опасности ты говоришь, Шорена?
— Знаура привез мне новые вести. Твои догадки оправдались. Хевисбери изменили отцу. Кажется, в этом повинен он сам: не захотел помириться с Мамамзе. А хевисбери настаивали на этом. Они думали победить Георгия соединенными силами. Я уже давно знала об этом… но
Шорена замолчала.
— Да, дорогая, судьба ездит по миру на арбе, и как бы ни спешил человек, она все же его нагонит, — проговорил Арсакидзе.
— Да, Ута, ты прав, судьба ездит на арбе. И я решила покориться, хотя маленькая надежда еще живет во мне. Гиршела прогнали санатлойские блохи. Может быть, на Георгия обрушились вчера потолки его дворца в Уплисцихе. Я слышала от пожилых людей, что Уплис-цихский дворец однажды обваливался. Подавленной и беспомощной казалась в эту минуту Шорена.
«Поеду с ней в Кветари, укрою ее в горах на некоторое время, а потом тайком перевезу в Лазистан, — подумал Арсакидзе, но вспомнил слово, данное Георгию. — Да и Светицховели еще не совсем окончен!»
Он пришпорил коня, чтоб отогнать от себя эти мысли. Молча ехал Арсакидзе по крутой тропинке, размышляя о смелости самца-оленя, похитившего Небиеру.
XLVIX
Шесть всадников мчались на конях к замку Корса-тевела. Добрались до узких тропинок, где быстрая езда стала невозможной.
Молочные братья Чиабера спешили на свадьбу, но Бокай торопился по другой причине и потому не жалел своего серого в яблоках жеребца.
Младших братьев радовал предстоящий пир на свадьбе Тохаисдзе и Каты. Братья были хорошими певцами, а самый младший из них, Цой, к тому же прекрасно играл на пандури и напевал сочиненные им самим стихи.
Когда пылкий Бокай подскакал к первой башне, стража открыла ему ворота. Он ловко соскочил с коня и, прихрамывая, направился к главной крепости. Все пять братьев последовали его примеру. Они тоже прихрамывали при ходьбе, так как от долгой езды верхом у них онемели ноги.
Во дворе крепости горели костры. На них жарились быки и коровы; слуги вертели шомпола, оглядывались на вновь прибывших гостей.
Со ступенек главной крепости быстро спустился Тохаисдзе, бросился к Бокаю, приложился к его правому плечу, затем точно так же поздоровался и с остальными братьями. Бокая отозвал Тохаисдзе в сторону, под дуб.
Из башенной щели видела Ката, как они присели под деревом и долго шептались. Тохаисдзе поднялся по ступеням лестницы в дом и вызвал Мамамзе. Бокай поцеловал Мамамзе в правое плечо, потом огромными ручищами схватил лежавший тут же камень, поднял его и бросил под дерево. Мамамзе сел на камень. Бокай присел около него на корточки, и они продолжали шептаться.
— И с ней только один дьякон Знаура? — громко спросил у Бокая Мамамзе.
Нет, с ней еще какой-то мужчина в пховской чохе. Смуглый? Нет, русый. Я бы сказал, даже рыжеватый. Высокий? Нет, среднего роста.
Наверное, Арсакидзе, — заметил Мамамзе.
Без сомнения, Арсакидзе, — подтвердил и Тохаисдзе.
— Свяжите всех троих и доставьте сюда. Говорят, дочь Колонкелидзе влюблена в своего молочного брата. Я ей покажу, как надлежит невесте оплакивать Чиабера! Брошу ее в темницу, чтобы забыла навеки о солнечных лучах! — твердо произнес Мамамзе.