Десну перешли батальоны
Шрифт:
Глава девятая
Воробьев почувствовал серьезную, нараставшую на железной дороге опасность и стал пристально наблюдать за всем, что происходит там. А после состоявшегося 6 декабря совещания уж не спускал глаз с дороги. Это совещание на одной из ближайших станций созвал комитет 19 Советского стрелкового полка. Полк получил задание пройти на Дон, чтобы помочь шахтерам Донбасса, боровшимся с генералом Калединым. Полк шел по маршруту Гомель — Бахмач — Харьков — Ростов. На одной из станций его остановил петлюровский «курень смерти».
Воробьев, узнав об этом, поспешил на станцию и попал на совещание полкового комитета. Целый день бились над задачей: захватить ли с боем Бахмач и пройти на Дон или повернуть назад и пойти обходным путем. Михайло ознакомился с создавшимся положением и не удивился тому, что узнал. Раз «курени смерти» не пропускают Советский полк, значит, Центральная рада в союзе с генералом Калединым. Отказаться от намеченного маршрута и пойти в обход на Брянск? Тогда полк потеряет три недели драгоценного времени, и это намного облегчит положение Каледина. С этим он, Воробьев, примириться не мог. Он решительно поддержал предложение командира полка Рубцова — занять Бахмач силой и прорваться на Дон.
Полк погрузился и двинулся в путь, но петлюровцы свою угрозу осуществили. Возле Макошина они разобрали путь. Советский полк вынужден был повернуть обратно и идти по другому маршруту.
С тех пор столкновения между советскими войсками, которые начали сосредоточиваться в Гомеле, и «куренями» участились, но столкновения эти дальше железной дороги не распространялись. Воробьев внимательно следил за движением петлюровцев, чтобы в решительную минуту быть там, где возникнет опасность. Михайло уловил эту минуту. В последних числах декабря советские воинские части продвинулись по железной дороге до самого Макошина. Петлюровцы, откатившись до Боровичей, угрожали взорвать мост через Десну. Воробьев поспешил в Боровичи.
Сквозь сон Дмитру послышалось, будто кто-то стукнул калиткой. Он прислушался. Под печью тихо скребла мышь. Где-то под скамьей пел сверчок. За окнами в темноте завывал ветер, засыпая стекла снегом. Дмитро решил, что это, верно, Мишка со она ударил рукой о печь, или кто-нибудь из спавших на печи — о трубу. Дмитро задремал опять. Тихо зазвенело стекло в окне. Дмитро сразу вскочил, босиком подошел к окну. Прислушался. Кто-то осторожно постучал пальцем.
— Кто? — Дмитро приник к стеклу. В темноте едва заметно вырисовывался серый силуэт. — Кто?..
Человек за окном тоже прильнул к стеклу. Так они несколько секунд смотрели друг на друга. Потом Дмитро выбежал в сени и открыл двери.
— Заходи, Михайло. Неспроста, верно?
Воробьев сбросил шинель и устало присел на скамью.
С постели поднялась Ульяна, Мишка громко и испуганно спросил: «Кто вошел?» Дмитро его успокоил.
— Кушать хочешь, Михайло?
— Не мешало бы. Только не беспокой жену. — Но Ульяна, набросив кофту, принесла кувшин молока, стакан и краюху хлеба.
— Думал — не найду, но попал
— Садись поближе… Петлюровцы в селе есть?
— Нет. На станции стоит бронепоезд полковника Мензы. Зачем он здесь — не знаю.
— За этим я и пришел к тебе. Твои товарищи надежные?
— В деле еще не были, но я им доверяю.
Воробьев немного подумал.
— Нет ли у вас тут такой женщины, которая могла бы завтра же все разузнать на станции?
Надводнюк толком еще не разобрался, что хочет сделать Михайло, но догадка уже мелькнула.
— Я пошлю жену.
— Нет! Это вызовет подозрение. Писарчуки могут там быть. Рисковать не надо.
Дмитро подумал о Марьянке.
— Есть девушка — толковая и наша…
— Хорошо! — Еще с минуту Воробьев помолчал, потом сжал локоть Дмитра, сказал на ухо: — В Мене и Макошине — советские воинские части, им надо помочь. Вот зачем я здесь…
— Я готов, хоть сейчас. И хлопцы тоже…
Воробьев начал разуваться.
— Постели мне рядом с собой. Ляжем и вдвоем разработаем план.
Дмитро поспешил к постели.
Холодно на дворе. Мороз крепчает. Подул северный ветер, заметает снегом рельсы. Марьянка постукивает ногой о ногу, толчется на месте, чтобы согреться, дует на руки. Холодно, но Марьянка не уходит со станции. Она торгует. У нее в корзине кусок масла и белый хлеб. Не один железнодорожный служащий подбегал к ней, чтобы купить ее товар, но никто не купил. Подходил и красноносый с припухшими глазами есаул с бронепоезда. Но и он не купил. Девушка такую цену заломила, что и подступить боязно. Пять карбованцев за такой кусочек масла!
Марьянка, смеясь, отвечает есаулу:
— А что я за ваши пять карбованцев куплю? Вот у меня кофты нет.
Есаул задирает голову, кладет волосатую с грязными ногтями руку на темляк сабли и молодецки подкручивает усы.
— Ты и без кофты, моя милая, хороша… — и петушком подходит к Марьянке.
Она смеется звонко и весело. Есаул тоже доволен.
— Эх, война, а не то бы в деревню пришел! Эх!.. — подмигивает он.
Марьянка еще громче смеется.
— Кому вы нужны, пан есаул?
— А тебе?.. Чем не казак? Сечевик.
— Казак-то казак, да потрепанный! — смеется Марьянка.
Но есаул не обижается.
— Ты, моя милая, еще не разбираешься. Ну, что в этом молодом? Молодой толком и не знает, как подойти к девушке, как с ней обращаться.
«Ах ты, пугало гороховое!» — думает девушка.
В здание станции заходят «сечевики» с бронепоезда. У каждого на шапке — кисть. «Сечевики» греются у печки, курят, сплевывают на пол, поглядывают на Марьянку и явно завидуют есаулу. Из комнаты телеграфиста торопливо вышел толстый полковник — командир бронепоезда. Все вскочили. Есаул тотчас же подошел к полковнику: