Десну перешли батальоны
Шрифт:
Старуха сжималась в комок, вытягивалась, хватала руками воздух, землю, жевала беззубым ртом платок и со стоном твердила:
— Не знаю… не знаю…
Вдруг она затихла. Ее окровавленное худое тельце утонуло в луже крови. Вспотевший Шульц, закрыв глаза и высунув кончик языка, уже машинально опускал шомпол на комок мяса. Тихон попытался подняться, но, обессиленный, упал, сгребая в ладонь горсть мокрой от крови земли. Офицер сплюнул, отбросил шомпол и, рванув с гвоздя тряпку, стал вытирать красные пятна
— Мертвая…
Шульц гадливо поморщился, кивнул на Тихона и ушел со двора. Тихона схватили подмышки и поволокли на улицу…
Взвод остановился возле Бояров. Отдав приказание, Шульц быстрым шагом пошел к зданию школы. Солдаты вытащили из хаты Кирея в полотняной рубахе, крашеных синих брюках, босого. Увидев Тихона, Кирей всплеснул руками:
— Ч-черт побери, так вот избить человека!..
Переводчик ударил Кирея прикладом в спину. Кирей упал, сплюнул кровью. Его подхватили и вслед за Тихоном поволокли по улице.
В маленькой комнате перед офицером стоял Писарчук. Шульц, медленно отхлебывая, глотками пил кофе. У дверей замер переводчик.
— Что прикажет пан офицер? — изогнулся Федор Трофимович.
Шульц бросил несколько фраз переводчику. Тот в тон офицеру сказал:
— Пан офицер приказывает созвать всех крестьян. Срок: тридцать минут.
— Не успею за тридцать.
Шульц рывком поднялся на ноги. Писарчук выбежал из комнаты.
Ровно двадцать пять минут офицер ходил по комнате, затем в сопровождении ординарца и переводчика направился к церкви. На погосте еще никого не было. Он обошел вокруг церкви, постоял возле мраморных надгробий, посмотрел на позолоченные надписи и снова поднялся на паперть. По одному на погост приходили крестьяне. Поклонившись, к паперти подошел Рыхлов.
— Выражаю вам свое сочувствие, господин Шульц. Уверен, что вы, как следует, накажете негодяев.
Офицер молча пожал холодную руку Владимира Викторовича и посмотрел на часы.
— Почти час я вынужден ожидать! Р-россия! Некультурный дикий народ, скоты!
Рыхлов угодливо улыбнулся.
Офицер сделал еще несколько шагов по паперти.
— За разграбленное они уплатили господину Соболевскому?
— Попрошу вас, господин офицер, повлиять на них вашими методами.
Шульц кивнул.
Крестьяне сбились в кучку. Пришла Марьянка. В толпе быстро распространилась новость: ревкомовцы бежали из-под расстрела, да еще нескольких немцев застрелили. Немцы убили старуху Надводнюк, избили Тихона и Кирея, арестовали Марка Клесуна и мать Гордея Малышенко.
К паперти торопливо
— Можно начинать, — шепнул Писарчук Рыхлову.
Тот передал слова Писарчука Шульцу. Офицер что-то быстро сказал Рыхлову. Рыхлов шагнул вперед:
— Господин офицер велел мне передать вам, что если вы до завтрашнего утра не приведете к нему всех большевиков, он наложит на вас контрибуцию: пять тысяч пудов хлеба, пятьдесят коров, столько же свиней и расстреляет тех, кого арестовал сегодня. Слышали?
Крестьяне молчали.
— И еще господин офицер велел передать вам, что если вы в течение двух дней не вернете награбленного в нашей усадьбе и не уплатите денег, у вас деньги отберут силой, а у кого найдут наше имущество — того расстреляют! Слышали?
И теперь крестьяне молчали. Рыхлов сошел с паперти, ткнул пальцем на Гната Гориченко:
— Ты сейчас пойдешь на кладбище рыть могилу для убитых немецких солдат. И ты! — обернулся Рыхлов к рыжему с бородавкой на большом носу крестьянину. — И ты… И ты… И ты — тоже… — указывал он на стоявших поближе крестьян. — Разойдись!
Крестьяне бросились к воротам, теснились, стремясь поскорее вырваться на улицу.
— Доигрались с большевиками! Доигрались! — злорадно кричал им вслед Писарчук.
Глава пятая
Тихон хрипло стонал:
— Во-о-ды…
Его стон глухо звучал под сводами погреба.
Кирей поднимался, бил кулаками в дверь и кричал:
— Дайте воды человеку! Умирает…
Кирею никто не отвечал. Тогда он, задрав голову к окошечку, бил кулаками по сырой каменной стене:
— Слышите? Дайте человеку напиться!
За окошечком мерно шагал часовой. Кирей ударял руками о полы:
— Черт его побери, отродясь таких гадких людей не видел!
Он нащупывал руками место рядом с Тихоном. В углу, на соломе, тяжело дышал Марко Клесун. Глухо всхлипывала Параска Малышенко.
— Не вы-ы-жи-ву-у я! Избили… жестоко… — шевелился на соломе Тихон.
— Не видать нам уже света белого… — Марко придвинулся ближе, схватил Кирея за руку. — А за что? Я тебя спрашиваю, Кирей, за что?
— Черт его побери! В Пруссы всю жизнь ходил жать за сноп, на пана Соболевского всю жизнь работал, а теперь пропадать должен? Расстреляют, подлецы!.. Вбежит этот в погонах: гир-мир-гир!.. Разбери, что он там болтает?.. Ты ему скажешь: дурак, а он: вас? — Кирей умолк на минуту, вздохнул, потом мечтательно и скорбно продолжал: — Хоть бы хлопцы хорошо спрятались! Им еще жить нужно… А землю у панов все-таки заберут! На свете, видишь, что делается. Заберут, поделят и будут жить. Без панов будут жить! А Соболевских утопят в Гнилице. Э-эх! увидать бы хоть одним глазом…