Десну перешли батальоны
Шрифт:
— Во-о-ды-ы…
— Не дают, Тихон. Их офицер не человек, а зверь. Лежи уже как-нибудь там…
— Страшно, Кирей, умирать от видимой смерти.
— Что правда, Параска, то правда… Думалось: пригорки отвести под выгон, низину разделить меж людьми, чтобы сенокос у каждого был, тогда б и скотинку завели. И поле каждому под пшеницу нарезать, чтобы в праздники человек белый пирожок имел… Вдоль дороги — всем для жита… И откуда они взялись на нашу бедную голову? — неожиданно воскликнул
Возле окошка присел часовой. В темноте было видно, как он просунул голову в разбитую раму.
— Вас?
— Что ты васкаешь? Домой иди! Разве у вас панов нет?
— Вас? Вас?
— Черт его побери, не понимает! Я тебя спрашиваю: чего ты пришел нашим панам помогать? Чего? Разве у вас своих панов нет? Иди, бей их, бери землю, обрабатывай и хлеб ешь! Ты ведь мужик?
— Я-я-а!..
— Ну вот! А земля у тебя есть?
Немец пожимал плечами и скалил зубы.
— Нету? У панов твоя земля? Что же тебя черт принес сюда? Панов на сук вздернуть надо! Иди домой ливоруцию делать!
— Революция! — воскликнул немец, испуганно огляделся по сторонам, вскочил и снова начал ходить.
— Не понимает! — Кирей огорченно махнул рукой и сел в углу. Из груди Тихона со свистом вырывался воздух. Марко и Параска молчали. Гремели кованые сапоги часового. Кирей опустил голову на колени и застыл.
В окошечко пробивались солнечные лучи. Рождался день.
Утром Ульяна послала Мишку к Наталке, чтоб вместе с ней отнести свекрам еду. На скамье лежала убранная в праздничную рубаху, желтая, страшная свекровь. В комнате стоял тяжелый трупный запах. Ночь напролет проплакала Ульяна, под глазами у нее легли темные круги. От слез болела голова; подкашивались ноги. Все эти дни она жила в сильном напряжении. Ей казалось, что вот-вот снова придут немцы мстить за Дмитра. Она прислушивалась к малейшему шороху за воротами. И теперь, когда стукнула калитка, настороженно бросилась к окну. В сени вошли Наталка и Марьянка с узелками в руках.
Ульяна, завязывая свой узелок, благодарила Марьянку:
— Спасибо тебе, что хоть ты нас не забываешь! — В карих глазах Ульяны показались слезы.
— Не плачьте, тетя! Итак лица на вас уже нет. Возьмите пару лишних ложек. Дяде Марку и бабушке Параске еду передать некому, так я вот кое-что собрала, а ложек у нас нет.
— Возьму, возьму, Марьянка! Ты как о родных заботишься, доброе у тебя сердце, девушка! Желаю тебе счастья в жизни!
Женщины вышли из хаты. Только успели они выйти за ворота, как встретили
— Завтрак косарям несете, молодицы? — Мария засмеялась. Под ситцевой яркой кофточкой вздрагивали большие груди. — Несите, несите, солнышко уж вон как высоко поднялось! — она медленно подняла руку над головой.
Ульяна остановилась, посмотрела в глаза Марии Писарчук горящими ненавистью глазами.
— Дай вам бог, тетка Мария, всю жизнь вот так носить! — и бросилась догонять своих.
Невестка Писарчука от неожиданности растерялась. Опомнилась она лишь тогда, когда женщины были уже довольно далеко от нее.
— Чертовы большевички! Оборванки!
Женщины подошли к часовому у погреба. Солдат, вскинув винтовку на плечо, делал два шага вперед, потом два назад.
— Нам нужно еду передать арестованным, — показала Ульяна рукой на погреб. Часовой взял винтовку в руки, плоский штык направил на женщин.
— Цурюк! — часовой будто гвоздь забил в дерево.
— Они ведь со вчерашнего утра еще не ели, — умоляла Наталка.
— Цурюк!
— Пойдем к офицеру, может быть, он позволит, — предложила Марьянка.
Они попросили дневального вызвать Шульца. Через минуту офицер стоял на крыльце. Женщины повторили свою просьбу. Нахмурив брови, Шульц выслушал переводчика, потом встрепенулся, крикнул несколько непонятных слов и ушел.
— Господин офицер говорит: когда их сыновья-большевики будут сидеть в погребе, тогда он выпустит стариков на свободу, а сейчас запрещает передавать им еду.
Переводчик повернулся и тоже ушел.
Марьянка еще не потеряла надежды передать еду.
— Я попрошу Бровченко…
Ульяна с Наталкой остались на скамье под воротами, а Марьянка вошла во двор. Петр Варфоломеевич сидел в саду на маленьком стульчике. На мольберте стояла незаконченная картина. Он писал с натуры ветвистую липу. Марьянка рассказала, зачем пришла. Петр Варфоломеевич выслушал ее внимательно, потом положил палитру и кисти, вымыл руки и молча вышел вслед за Марьянкой со двора.
Снова вызвали офицера. Шульц, увидев рядом с женщинами Бровченко, сухо поклонился, но руки не подал.
— Чем могу служить?
— Господин Шульц, вы арестовали немощных стариков. Они уже сутки сидят голодные. С пленными, как мне известно, так не обращаются.
У Шульца нервно задергались брови.
— Я тут хозяин! — резко подчеркнул он. — Арестованные — родители большевиков, которые бежали из-под ареста и убили нескольких солдат армии великого кайзера. Если до двенадцати часов дня крестьяне не приведут ко мне этих большевиков, мой приказ будет приведен в исполнение. Я расстреляю арестованных.