Десять кругов ада

Костомаров Леонид

– Ну, иди ко мне...
– ласково позвал я глупую птицу.
– Пролезь вот здесь, - показал на зазор меж сеткой.

Васька посмотрел туда и - божья тварь!
– просунул голову в дыру, а затем через решетку в открытую форточку сбросил прямо в руки пакетик с махрой.

У меня слезы на глазах навернулись от разумных его действий. Он, поняв, что сотворил большое дело, закаркал, будто возликовал.

Тут уж я испугался, зашикал на него:

– Ч-шь, ч-шь!.. Замолкни... Увидят - пристрелят, стерва!

А он, видать, обиделся на мою грубую интонацию, оскорбился

и сразу улетел - Володьке жаловаться. За утешением подался.

И после этого семь дней, сколько я досиживал, носа не показывал - серчал на меня. Вот же гордая птица, не скажи ей ничего...

Мириться прилетел, когда я отбыл наказание, в первый день. Мы с Сынкой выкурили по сигаретке после моей кичи, прилегли в бараке, а он, Васька, тут как тут - нарисовался. Меня-то небось и не ожидал увидать, на ночлег прилетел - ночевал только под нашей с ним кроватью.

Обиделся, но ждал. Так и сейчас, в руки-то сразу не пошел, пролетел мимо, залез под койку, каркнул оттуда легонько и затих.

– Ничего, явится...
– успокоил я Володьку.
– На измор берет... не тронь его пока.

ЗОНА. ОРЛОВ

Отношения между вороном Васькой и зэком Иваном Воронцовым простыми назвать никак было нельзя. Бывало у них всякое - неделями дулись-обижались, сидя в двух метрах друг от друга. Васька в такие дни больше внимания уделял Сынке, стараясь возбудить в Бате ревность. Батя был глух к такому чувству, тупо смотрел на них, щебечущих, зная - все одно в конце концов ворон прилетит к нему. Квазимода напоминал старого мужа единственной в округе молодухи, которая ему в отместку гуляла с красавцем соседом, но приходила ночевать к старому козлу, что осыпал ее дорогими дарами. Он бы очень удивился, узнав о таком сравнении, как удивился бы, что изо дня в день я методично записываю его жизнь, равно как и никчемную жизнь Лебедушкина и других персонажей Зоны, в которой имею честь находиться уже пятый год.

Это треть срока из положенного мне городским народным судом столицы нашей великой Родины - Москвы. Столь большой срок, отмеренный мне этим самым справедливым судом в мире, не особо, а точнее, никак не соответствует деяниям, что привели меня сюда. Но ничего не поделаешь - теперь скорбные сии обстоятельства я могу спокойно и очень долго излагать вот на этом листе бумаги да в прошениях о помиловании, что, подобно другим зэкам - насильникам, убийцам и ворам, шлю с завидной педантичностью в высокие инстанции, символизирующие в нашей великой стране победившего навсегда социализма законность и справедливость.

НЕБО. ВОРОН

Да, кстати, вот этот персонаж Театра Жизни - Зоны, коему за писание в тетрадках и умные разговоры вскоре прилепят кличку Достоевский.

И - весьма точно, ибо я читаю его опусы на расстоянии и должен заметить, что пишет он в духе жесткого реализма и сам несколько отличается от всех. Интеллигент, светлая голова, на воле - предтеча новых направлений в чудной науке биокибернетике, он в силу воистину невнятных причин зачем-то помещен репрессивной машиной в этот приют скорби и пороков. Ценность такового шага для страны сомнительна, сообразность наказания содеянному -

относительна, только лукавый в силах объяснить его здесь нахождение.

Взяв на себя скорбный труд быть в меру сил Утешителем сидящих тут, я не вправе судить (наподобие нелепых в большинстве своем земных судов) о правомерности заявления сюда того или иного персонажа Большого Театра Жизни. Судьбой начертано быть на сцене каждому типажу, роли расписаны, занавес распахнут, гремит на плацу Зоны из репродуктора маршевая музыка, сотворенная незримым дирижером с хвостом и копытами... Действо началось... а потому где должен быть пишущий Орлов и достоин ли места здесь - не нам решать...

Другое дело, что мои личные предпочтения и симпатии восстают против такого нерационального использования столь незаурядного человека, но... тому, видать, есть причина. В дальнейшей же его судьбе я вижу счастливые перемены, что позволят ему в полной мере реализовать свои способности и знания, обретенные в престижном московском вузе. Потому я за него спокоен, более того - впереди в жизни его ждут важные и приятные обстоятельства, а падение на дно, равно как и хроника здешних событий, очень поможет создать Картину Жизни, для чего и я тоже послан в Зону.

ЗОНА. ОРЛОВ

Я отвлекся и нарушил данное себе слово - не писать о собственных переживаниях. Изменю же свое решение, коль скоро здешняя жизнь не будет давать мне уже никаких импульсов для ее изучения.

Итак, история отношений Квазимоды и ворона насчитывает уже несколько лет. Самое странное, что за это время черная птица, о существовании которой вяло догадывается администрация Зоны, не была ею отловлена, посажена в карцер или торжественно расстреляна при всем честном зэковском народе. Только чудом я могу объяснить ее удивительную неуловимость.

Подобрал же Батя ее когда-то израненной, кем-то до того мучимой. Ворон был явно не жилец, что прибавляло зэку еще больше решимости выходить его. Ведь любая птица в Зоне - это символ воли, счастливой возможности увидеть, как кто-то взмывает в небо на глазах у изумленной конвоирской шатии.

Выходить птицу, дать ей возможность взлететь - шаг своего рода мистический, что предопределяет как бы и твою здесь судьбу.

Квазимода чуть ли не силой вталкивал тогда в клюв ворону размоченный в сухом молоке - где его брал?!
– хлеб, ежедневно перевязывал чистой тряпицей перебитое крыло. И выходил-таки немолодого уже подранка. Ворон вначале пытался сорвать клювом повязку, пока не почувствовал, что стрептоцид утоляет боль.

НЕБО. ВОРОН

Да какой там ваш "стрептоцид", позвольте! Я просто не мог долететь к лесу и вылечиться там, и тут уж, конечно, любой земной "стрептоцид", несведущими воспринимаемый как панацея от болезней, помог мне.

О том, в какую я попал переделку, в результате чего чуть не потерял крыло, а значит, жизнь, даже вспоминать не хочется. Ну а будущий мой хозяин действительно проявил терпение и ловкость в обращении со мной, вольной птицей, отчего получил мое безусловное расположение. И я поклялся служить ему в этом пропащем месте.