Десять кругов ада
Шрифт:
Воронцов повернул лицо, взглянул в сторону капитана и поднял голову, уставясь в портрет Ленина над ним.
Ильич смотрел хитро, будто поддерживая Волкова: мол, зэк, не артачься, мы все равно тебя перекуем...
Отвернулся и от Ленина.
– А дело в том, уважаемый бригадир, что ты теперь по долгу службы, внятно проговаривал Волков слова, - должен докладывать лично мне обо всем, что делается в бригаде, о малейших отклонениях. Это долг и обязанность бригадира. Как понял, не слышу?
Иван кивнул, желваки ходили,
– И погромче! Не слышу ответа! Понял? Что ты понял?! Громче!
– Докладывать...
– разлепил губы Квазимода.
– Докладывать!
– хрипло крикнул, полуприкрыв от стыда глаза, Иван.
Волков осмотрел его и, кажется, остался доволен:
– Вот так... Так кто водку пьет сейчас у вас в отряде?
– Не пьют...
– еле слышно выхрипнул Квазимода.
– Никто не пьет...
– Верно, - подтвердил капитан.
– Но как только напьются, тебя первого вызову и первого накажу... Фирштейн?
Воронцов кивнул. Все поплыло перед глазами.
– Чего ты?
– подозрительно спросил капитан.
– Дайте воды!
– протянул руку бригадир.
– Болею...
– Не болей, - посоветовал капитан, наливая в стакан воды и протягивая Квазимоде.
– Ты мне живой нужен. Пока еще...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Тут боров развалился, откинулся назад, выдвинул мой ящик стола, пошарил там, а что там найдешь? Разве что журнал с Надеждиной фотографией, что я принес на работу.
Полистал он его.
– Как говорится, доверяй, но проверяй...
– мычит.
– У бригадира власть в руках, потому и возможность нарушать у него больше...
Тут долистался до обложки - он сзаду, по-юродивому журнал рассматривал. Увидел фото Нади.
– Хороша доярка!
– говорит эта рожа.
– Окорока и губки рабочие... не грех и подрочить на нее...
– расплылся в улыбочке мерзкой.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Крохалев счастливый возвращался со свиданки. Пузо - во, в голове с оголодалой непривычки звон стоит, а сквозь него голос матери: "Она ить и на воле дефисит, кобласка-то..."
Ну, откуда взялся!
– вынырнул Шакалов, палка в руке - прут невзрачный, на дорожке, что ли, подобрал.
Как устерег, гнида! Всю свиданку, поди, за углом торчал...
– Пошли, - коротко сказал Шакалов и, уверенный в исполнении, побрел вперевалку.
Кроха за ним.
Точно: в сортир ведет.
– Да вы что, товарищ... эта... гражданин прапорщик... э... старший...
– Погуторь у меня. В туалет шыгом марш.
– Не хочу я, с утра маковой росинки...
– Ну, тогды, - вздохнул Шакалов, - вот.
– И изъял из неведомых Крохи глубин... трехлитровую банку с теплой мутной водой.
– Поблюй, заключенный номер раз, легше станет.
– Ну уж нет!
– возмутился Кроха: не дай бог, отравишься...
– Я уж лучше, как положено, через зад.
– Дело твое. Да не туды, умора! В уголок, в уголок погадь. Да натужься
– Понял!
Обидно-то как! Но силился Кроха, выдавал съеденное за несколько часов. И все-то псу под хвост! Ну откуда, люди добрые, на Зоне силы возьмутся, когда каждый Шакал норовит все, что ты с таким трудом надыбал, прикарманить, да еще и усвоиться колбаске не дает.
Уж как так получилось, но выдал Кроха даже то, что жевал в последнюю очередь - не больше пятнадцати минут назад. Узнал свое добро по маслинке, которую из жадности не жуя проглотил - вон она, чернеет в куче.
– Тэк-с, - присел Шакалов над кучей, морщась от отвращения. Но полез в кучу с прутиком своим - аккуратненько, археолог вонючий.
– Вот оно!
Так и есть. Денежки, завернутые любовно в целлофан. Двадцатипяточка, четвертачок и зелененький полтинник.
Хорошо, что два червонца заныкал - ни одна собака не найдет, - пронеслось в голове у Крохи. Червончики, с Лениным, привязал Кроха к самому интимному месту, а потом обвязал его, пришпандорив к яичкам - надежно. Да усмотрел, видать, Шакал, пока он, большое дело делая, слишком выставил свою премудрость, на гнусного начальника про себя матерясь.
– А теперь попысай, будь ласка. Уморился ведь с лимонаду-то, сцать хочется. Не стесняйсь.
Кроха полез в штаны, соображая, как бы так его вытащить, чтоб червонцы сохранить... И уронил, конечно, обоих Лениных в говно.
– Вот теперь правда все, - Шакалов с удовольствием поковырялся в дерьме на этот раз прямо пальцами. Достал двух Лениных, обдул формально... Подумал и обтер о робу третьего.
– Гуляй. Но прежде, Крохалев, кучу эту убери. Приду, проверю.
Утекли денежки!.. Прощай чаек, прощай косячок, прощай лишняя папиросочка...
Скорбно зарыдал Кроха - пустой, как вчера, униженный... опять голодный! И до ужина рак на горе свистеть не собирался...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Я выдохнул полной грудью, сделал шаг к столу и понял... вон оно... то состояние... когда все оборвалось... и теперь уж никакая сила... никакой кран не сможет меня оторвать от ударов по морде этого человека. Я буду бить его ровно столько, чтобы убедиться, что он не живой...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И только неожиданно вбежавший прапорщик Хрякин спас жизнь капитана.
Прапор загремел сапогами, хлопнул дверью, некстати заржал отчего-то, и все это сбило Батю со страшного намерения, будто пробудило, встряхнуло Воронцова, уже шедшего на прямых ногах к не подозревавшему, как смерть его близко, капитану...
– Погуляй, не мешай нам!
– схватил Хрякин Воронцова за рукав, подтолкнул к выходу.
Воронцов бездумно глянул на него, машинально вышел и был рад, что его остановили, ошалело теперь смотрел по сторонам, понимая, что минуту назад могло случиться убийство, и оно, к счастью, не случилось...