Десять кругов ада
Шрифт:
– Вот поэтому он меня и грохнет, - обреченно прошептал Дергач.
– А ты не будь чистоплюем, помоги мне. Ты все же начальство.
– Ты все сказал?
– вздохнул тяжко Воронцов.
– Вот, и ты такой же - "все сказал"...
– передразнил он интонацию Ивана. Нет, не все! Значит, не хочешь человеку помочь? Хорошо. Уйду тогда в побег, помяни вот это мое слово.
И отошел.
Постоял Иван, подумал. Ну и беги - решил, кому от этого хуже и лучше кому, кроме тебя? Беги...
Вдруг Дергач нерешительно вернулся и долго,
– Подрываю с зоны я, Батя, тебя-то надо предупредить, не сдашь...
– Как подрываешь... в каком смысле? Двое уже подорвали, один в деревянный бушлат, второй на кичу полосатую. Подрывальщики хреновы...
– В прямом смысле подрываю... метро из больнички под запретку роем. Давай с нами, а! Все продумано. Хата есть, новые бланки документов с печатями, месяц отсидимся и... воля! Я иду твердо рассчитаться с гадами за убийство Машеньки, потом пусть хоть на дыбу тянут, но им не жить, обоим... Идешь с нами?
– Моя рожа в паспортуху не влезет, - невесело усмехнулся Кваз, - мой шрам за версту мент чует...
И тут вдруг на него накатил жгучий, шальной соблазн... дернуть с Зоны... сорваться к Надежде, Феденьке... Он аж задохнулся, повело, закружило голову. И... разом пресек эту вспышку... Нет! Нельзя... не имеет он права рисковать... заловят - новый срок. Нет!
– Ну, что, бригадир, идешь с нами?
– доплыло, как сквозь вату.
– Нет, - тяжело поднял глаза Воронцов, - и вам не советую дергаться. Возьмут! Но мешать не стану... таков закон. Кто еще рвет когти?
– Кочеток, он меня засек с подкопом, когда лежал в больничке, и сел на хвост.
– Ясно. Только одно условие: не брать багаж!
– Какой багаж?
– Бычка на мясо... Я Кочета знаю, ему терять нечего... Он может и тебя завалить на харч, ему не впервой.
– Да ты что? У нас и продукты с продсклада накуплены у прапора, а на хате еды полно.
– Смотри... Я не заложу, но мне жалко вас... Тухлое дело затеяли. Остановитесь, я был дичью в побеге, знаю, что это такое... Но если сорветесь, запаситесь табаком и перцем, сами оботритесь соляркой, все новое наденьте из спецухи.
– Зачем?
– Я слышал, что в бане нам в воду тайно добавляют специальную эмульсию... человек ее запах не чует, а собака через трое суток идет верховым чутьем по тому следу. Динка вас через пару часов вычислит. Она однажды в городе кинулась на бывшего зэка, который вышел на волю три года назад. Эмульсия не отмылась... Понапридумывали вы, инженеры, на нашу голову черт-те че... и на свою тоже.
– Не слышал о таком изобретении, спасибо.
– Прищемите хвост, мой вам совет.
– Нет!
– решительно покачал головой Дергач.
– Лучше смерть в побеге, чем летать на метле. А настоящие убийцы там хохочут, шампань пьют и глумятся, как дурака уделали. Не-ет! Вот они у меня на метлах и полетят, на пару... Машенька мне снится тут... извелся, она мне как родная дочь была... И молчал я потому, чтобы их не спугнуть, затаился... все равно достану
– Я попрошу Мамочку, чтобы тебя вернули назад, в больничку, там и дотянешь срок. Не суйся в побег, инженер. Кранты!
– Ладно, подумаю, - вяло пообещал Дергач.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Ознакомился я с бумагами, что Квазимода мне подсунул, и разобрался, где нас обманывают. Производительность труда возрастает, и оттого снижают нам расценки, это верно. Но вот наше-то управление само проявило дурную инициативу и рассчитало оплату по механизированным, автоматизированным расценкам. А вот самое главное! Ведь у нас труд-то ручной! Мы не бульдозеры, не полуавтоматы, мы люди с вибраторами и лопатами в руках!
У нас нет, скажем, вибрационных столов, которые могут протрясти панель или перекрытие, нет этого. Имея же графу "ежегодная автоматизация труда", наше "умное" управление решило нас туда и загнать, в эту графу. И что?
– Объясняй что...
– проговорил Воронцов.
– А вот что! У нас выработка растет лишь за счет старания, а не за счет помощи нашему труду механизмами. Они же, валеты, выполняют некое министерское указание по повышению автоматизации за счет наших мозолей. Понял, бугор?
– Чего ж не понять?
– Они же экономят фонд зарплаты таким образом, создают из него премиальный фонд и награждают себя и вольных. Итээровцы таким образом имеют от этой операции себе дополнительные денежки за счет премий.
– Как ты до всего этого допер? Во голова...
– Бать, я, между прочим, Бауманский институт окончил, это ох какой, Батя, институт. С его дипломом даже за границей на работу берут...
– Так ты за напраслину сидишь, говорят?
– Да как сказать... Было что-то... Смотря как повернуть. Но одно скажу никого я не убивал, ничего не организовывал, следы не заметал...
– А чего ж срок такой?
Плечами пожимаю:
– Это КГБ, Бать, они меня подставили. За Булгакова, Цветаеву и Мандельштама! Чтоб не продавал запрещенную литературу у МХАТа в Художественном проезде. И не читал "Раковый корпус" Солженицына... Брежнев кричит: у нас политических нет - все уголовники.
– Хитро.
– Да уж как хитро... Объясняю дальше. Есть же у них автоматизация малая, есть эта техника, я говорил здесь с одним инженером, он рассказал, и вот на складах они ее гноят.
– Зачем?
– А затем, что если займутся они автоматизацией, то не выполнят текущий план. Для внедрения же надо цеха останавливать, цепочку прерывать рабочую.
– Надо же все это рассказать нашим!
– Кому?
– Ну Мамочке, Львову объяснить. Деньги же это наши!
Я только плечами пожал.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
На выходе из полигона подошел Гоги, вкрадчиво прошептал на ухо:
– Облава прошла. Тэперь спокойно. Жахнем пузырь, Бать?
– Хватит, налакались уже раз!
– отрубил я.
– Не предлагай. И сам пить будешь - мне не говори. Так оно спокойней для всех.