Десять писем

Гудвин Джейсон

— Молчать!

Одэ повернулся к ожидавшим его приказаний троим японцам в масках.

— Кровать и диван! — приказал он.

Мужчины, сопровождавшие женщин, довольно переглянулись. Ужасный негр оскалился и хмыкнул.

— У вас в Европе, мадмуазель, день всегда начинается с трудного, тяжелого, а заканчивается удовольствием. Мы же, наоборот, начинаем с приятного. А уж затем…

— Одэ кивнул на жуткие предметы, заполнявшие камеру.

Трое в масках вытащили из угла и поставили на середину камеры «кровать» и «диван», назначения которых,

особенно «дивана», я совершенно не могла понять. Очевидно, только в насмешку можно было назвать «диваном» сооружение, ничего общего с диваном не имевшее. Это было нечто вроде невысокого столика с покатой поверхностью, по краям которого были прикреплены какие-то полувалики. На ножках и с боков столика свисали ремни.

Протяжный крик прервал мои наблюдения и мысли.

Двое в масках уже тащили отчаянно отбивавшуюся от них молодую японку к «дивану». Третий, оторвав девочку от матери, тащил ее к "кровати".

По знаку Одэ все четверо мужчин, сопровождавших женщин, тут же при всех разделись, оставшись только в коротких рубашках и ботинках.

— Можете полюбоваться, мадмуазель!

Одэ кивнул мне на голых мужчин.

— Сейчас начнется прилюдия, в которой примете участие и вы. Начнем с удовольствий.

Мажду тем двое сильных и ловких палачей, стащив с японки трусики и забросив платье ей на спину, уже пристегивали ее к «дивану». Ее нижняя часть живота оказалась прижатой к валику, расположенному у приподнятого края поверхности столика так, что ее задница оказалась высоко приподнятой, а плечи и грудь низко опущенными. Другой, нижний валик упирался ей в подбородок и приподнимал ее голову. Ее ноги были перехвачены у коленей ремнями, сильно разведены в стороны и прикреплены к ножкам «дивана». Опущенные вниз как бы обнимавшие стол, руки так же были перехвачены ремнями. Наконец, широкий ремень, наброшенный на нижнюю часть спины и туго притянутый, плотно прижимал ее живот к столу и еще выше приподнимал ее задницу.

Японка продолжала кричать, биться, но изменить положение своего поднятого, до предела раскрытого зада не могла.

К ней приблизился один из четырех, высокого роста и с мрачной физиономией, японец, стал позади ее и принялся ощупывать ее бедра. Его член был напряжен…

Другой, из той же группы, японец лег спиной на «кровать», поставленную перед глазами привязанной к «дивану» японки и тот час на него положили девочку, предварительно оголив ее ноги и таз. Ее привязали так, что она, казалось, обняла руками и ногами лежавшего под ней мужчину.

Девочка слабо вскрикивала, бессильно дергалась. Ее мать выла, выкрикивала слова мольбы, клятв…

Все мое тело била мелкая дрожь и начинали стучать зубы…

Я не заметила, как в комнату вошли две молоденькие японки, одна из которых подошла к «дивану» и, по-видимому, какой-то мазью натерла половые губы привязанной японки и затем этой же мазью натерла длинный член стоявшего у своей жертвы японца.

Другая же, незаметно для меня вошедшая японка, присела на корточки у «кровати»

и ее маленькая ручка затерялась между раздвинутыми ножками девочки, натирая ее половые органы мазью.

Один из японцев в маске расположился с плетью у «кровати» поглядывая на маленький зад девочки.

Я взглянула на мать девочки…

Ремни впились в ее руки и ноги, мускулы ее тела натянулись и дрожали от напряжения… А в ее тело входил длинный член садиста… медленно… с какой-то дьявольской выдержкой…

Ноги у меня подкосились и я едва не свалилась на пол, но Одэ подхватил меня за веревки, опутывающие меня, и спокойно сказал:

— Это прилюдия только, мадмуазель! Маленькая, маленькая прилюдия… Но если она вам, то только одно ваше слово и вы будете свободны. И эти тоже, — он кивнул на несчастных. — А пока любуйтесь!.. Что такое?…

Японка в маске смотрела на него, держа в руке вялый член японца, лежавшего на «кровати» под девочкой:

— Развязать! — в бешенстве заорал Одэ.

Девочку быстро отвязали и лежавший под ней японец, испуганно глядя на Одэ, поднялся на ноги.

— Ты что? — обрушился на него Одэ, с размаху нанося ему удары по щеке.

— Ты опять, скотина, имел женщину!

Шатаясь японец отрицательно покачал головой.

Одэ окинул взглядом третьего японца из вошедших в камеру первой группы и негра.

Я подняла глаза и невольно заметила эрекцию половых органов у обоих. У негра был какой-то отвратительный, огромного размера черный обрубок.

Оскалясь негр ткнул себя пальцем в грудь, кивая на девочку у "кровати".

— Нет! — сказал Одэ. — Услаждать тебя будет вот эта мадмуазель! — Одэ кивнул на меня.

Член у негра вздрогнул, приподнялся, а его рот растянулся в такой плотоядной гримасе, что все мое тело содрогнулось от ужаса.

По знаку Одэ на «кровать» начал умащиваться третий японец, а на него вновь начали растягивать девочку.

— А ты погоди, — крикнул Одэ высокому японцу, который наклонившись над привязанной японкой, совокуплялся с ней, наслаждаясь ее воплями.

— Будьте внимательны, мадмуазель, — говорил Одэ, — Сейчас вам будет представленна возможность самой испытать обе эти спальные принадлежности после этой девочки и ее матери. И кавалер у вас будет подходящий. А они тем временем перейдут на следующую ступень. Там уже наверняка заговорят… А нет, что ж… еще есть двенадцать ступеней…

Одэ говорил и одновременно знаками руководил своей "прилюдией".

Один из «капюшонов» отодвинув от стены какое-то кресло, оббитое блестящими желтыми пластинками, и стал прилаживать к нему провода и металические приспособления. Другие «капюшоны» возились со своими арестованными, приготовляя их к чему-то…

— После девочки ваша очередь, мадмуазель. Или может быть…

"Лучше смерть", — подумала я, — "чем доставаться этим палачам. Этот негр… Нет, нет!.. Все что угодно… Впрочем, это ведь только прелюди я… А пыток мне не выдержать…"