Десять вещей, которые я теперь знаю о любви
Шрифт:
Пристроив кокос на плоском камне, я разламываю его. Вечно я ничего не оставляю на черный день. Наверно, этим я пошел в отца. Но в нынешнем положении мне это скорее на руку: замешкаешься — и уведут что-нибудь из-под носа. Никогда особо не любил кокосы, но сейчас съедаю всю мякоть без остатка. Хлопья застревают между зубами, приходится выковыривать их ногтем. Наевшись, я иду к берегу и опускаю куски кожуры на воду. Они плывут, как крошечные кораблики в море.
Проблема с городами — по крайней мере, такими, как этот, — состоит в том, что писать по ним почти невозможно. Конечно, я все равно стараюсь, но это непросто.
Как правило, я не рассказываю людям о тебе или о своих надписях. Последний раз я говорил об этом с человеком,
Каждый год я посылаю тебе открытку на день рождения. Правда, дату я не знаю, но могу предположить довольно точно. Сложнее всего разобраться с конвертом: столько пустых строчек. Я пишу твое имя — хоть его-то я знаю, — и все, больше мне нечем заполнить пробелы. Потом я бросаю открытку в почтовый ящик, и ночами мне снится, как конверт падает в щель для писем в двери твоего дома и ты идешь к нему по коридору.
1. Любые морепродукты, которые надо разделывать или вытаскивать из ракушки — столько усилий ради крошечной награды.
2. Китайские грибы, эти скользкие влажные шарики во рту. У меня от них мурашки.
3. Карри с креветками, которое готовит Кэл. Не то чтобы оно мне не нравилось — нет, оно очень вкусное. Но это рецепт мамы Кэла, поэтому он всякий раз упоминает о ней, а я делаю какое-нибудь замечание на этот счет, и мы ссоримся.
4. Вишенки для торта. Потому что они совсем не похожи на вишни.
5. Дыня. Потому что мне кажется, что семечки надо есть тоже, а я не могу. В итоге я просто сплевываю их в ладонь и не знаю, что с ними делать дальше.
6. Что угодно, чего мне надо приготовить больше двух порций.
7. Именинный пирог. Дурацкие свечки. Фото на глазури. Корявые подписи из крема. Вечно все выходит криво.
8. Овсяные хлопья. В сахаре или без, не важно — все равно это ужасно скучно. Я всеми руками за тосты с маслом.
9. Фирменный бисквитный торт Тилли — с жирным кремом, пропитанный шерри, приторно-сладкий. Она тратит столько времени, стараясь сделать его безупречным, что потом боишься к нему притронуться. И страшно обижается, когда Си говорит, что попробует только ложечку.
10. В общем-то меня раздражает все, что приходится есть в компании сестер.
Рано утром просыпаюсь в кровати, которую когда-то воображала океанским лайнером. Такое чувство, будто на меня насыпали кучу булыжников. В животе урчит, но я не желаю никого видеть — и поднимаюсь на чердак. Он забит ненужной мебелью и старыми картонными коробками. Кресло-качалка по-прежнему стоит возле слухового окна. Помню, как забиралась в него и качалась все быстрее и сильнее, быстрее и сильнее, надеясь, что случится страшное. Обычно папа или Си кричали мне снизу, чтобы я прекратила. Но иногда их не было дома, и я могла качаться до тех пор, пока не закружится голова или не станет скучно. Сажусь в кресло, привожу его в движение весом тела. На чердаке пыльно и тепло, хотя снаружи идет дождь и тянет холодом. Ковер все тот же — уродский, слишком яркий, зеленый. С проплешинами под ножками кресла-качалки. Слышу, как дождь выстукивает морзянку по стеклу. Раньше я любила сидеть тут и слушать дождь. Меня это успокаивало.
И Кэл меня успокаивал тоже. Даже Си не могла это не признать. Каждый раз, когда мы с ним выбирались куда-то, вдвоем или на встречу с друзьями,
Вытягиваю ноги и вспоминаю про свой рюкзак. Я собиралась заявить о нем, но к стойке выстроилась очередь. Терпеть не могу очереди. Да и времени уже не было. Интересно, меня хоть попытаются отыскать или рюкзак так и будет пылиться где-то у них? И что они с ним сделают потом? Откроют? Отдадут содержимое на благотворительность? Посмотрят, не приглянется ли что-нибудь, а остальное выкинут в помойку? Подозреваю, сумка может просто затеряться в недрах системы. Хотя она все равно будет где-то; даже если вы не знаете, где находится вещь, она все равно где-то есть.
Не помню, какого цвета были лямки — синего, как сам рюкзак, или черного. Протираю глаза, пытаясь вспомнить. Твержу себе, что это ерунда, но все равно извожусь.
Внизу хлопает входная дверь. Си. Живет в Беркампстеде. Замужем. С тремя детьми. Работает на полставки в отделе кадров проектной фирмы. Там ей дали отпуск. «В связи с трагическими обстоятельствами». А ведь он даже не… Решаю спуститься вниз добровольно. Не хочу, чтобы она поднималась сюда.
На кухне пахнет выпечкой. Дюжина толстобоких румяных кексов остывает на подносе возле раковины. За массивным сосновым столом сидит Си, вытаскивает из чехла ноутбук. Тилли колдует над френч-прессом.
— Отруби с медом, — поясняет она, натянуто улыбаясь. — По рецепту из журнала «Good food». Будешь кофе?
Киваю и сажусь напротив Си. Та бросает на меня беглый взгляд и принимается разматывать провод от ноутбука. Она из тех людей, что, закончив работу, обматывают провод вокруг адаптера.
— Си хочет составить план, — говорит Тилли.
Средняя сестра включает компьютер; тот скрипит и жужжит потихоньку.
— Теперь ты здесь, и мы можем распределить обязанности.
На ней джинсы, белая рубашка заправлена за пояс. Лицо изможденное.
Почесываю подбородок, глядя на царапину на столешнице — тонкую, длиной примерно с мой мизинец. Интересно, чьих рук это дело.
— Я навела справки, — продолжает Си. — Думаю, нам надо поговорить с врачом. У папы ужасная сухость во рту.
— А как же эта розовая штука на палочке? — спрашиваю я.
Си кривит губы.
— Полагаю, нужно рассмотреть и другие варианты. Еще я читала о трансдермальных способах лечения хронических болей.
Я могла бы попросить ее рассказать подробнее. Но вместо этого смотрю поверх ее плеча на холодильник, злобно выглядывающий из угла кухни, — огромный, серый, страшный. Помню, когда отец купил его, никто из нас не решился спросить, зачем ему понадобилось столько холодного пространства.
— Алиса?
Возвращаюсь в реальность. Си смотрит на меня.
— Звонок, — говорит она, и по ее тону я понимаю, что ей приходится повторяться. — Вот тут. — Сестра указывает на что-то вроде дверного звонка или кнопку сигнализации, прикрепленной к столу. — Кнопка у папы рядом с кроватью, — продолжает Си. — На случай, если нужно будет нас позвать. Это Стив придумал. — Она слегка выпячивает подбородок, как всегда, когда пытается доказать, что права. — Если будешь дома одна, то лучше носи звонок при себе. Там сзади зажим. Так, что еще? Маргарет приходит три раза в день, меняет катетер и все остальное. — Сестра морщится при слове «катетер». — Тилли наготовила гору еды. И теперь ты здесь. — Она улыбается, но, по-моему, это больше похоже на гримасу. — Так что по утрам я буду работать, а сюда стану приходить после полудня.
— Я прилетела так быстро, как только смогла, — говорю я. — Улан-Батор — это чертовски далеко отсюда, знаешь ли.
— Я и не сомневалась ни на минуту, — отзывается Си. — Просто сказала, что теперь ты здесь…
— Может, ты почитаешь ему, Алиса? — Тилли ставит на стол три тарелки с кексами и три чашки кофе. — Ему бы это понравилось. Ты ведь так хорошо читаешь вслух.
Она садится и смотрит на меня с мольбой в глазах.
— Главное — все время быть рядом с ним, чтобы он чувствовал, что его любят, — произносит Си.