Десять вещей, которые я теперь знаю о любви
Шрифт:
На вершине Парламентского холма три женщины в спортивных костюмах стоят у таблички с подробным описанием места. Один мужчина, в черном, складывает огромного воздушного змея. Другой, с всклокоченными волосами, лежит на траве, закрываясь рукой от солнца. Кроме них тут еще человек восемь, пара собак, обнюхивающих друг друга, и малыш в зеленом комбинезоне, в коляске. Сажусь на одну из лавочек на склоне холма, подтягиваю ноги к груди и смотрю на Лондон. В миллионах окон отражается солнце. Выискиваю собор Святого Павла, небоскреб Мэри-Экс, квартал
После того самого первого субботнего обеда я привела Кэла сюда. Мы сидели — может, даже на этой скамейке — и пытались вычислить его квартиру среди всех остальных квартир, офисов, библиотек и школ. «По-моему, твоя родня — милейшие люди, — сказал он тогда. — Не понимаю, с чего вдруг ты так переживала». — «С того, что Си считает тебя террористом, а отец подозревает, что ты силой утащишь меня в Индию и запрешь там на кухне. С того, что они ничего не понимают». Нет, ничего такого я не сказала. Только пожала плечами, улыбнулась и выразила горячее желание познакомиться с его семьей. Тогда я еще не подозревала, как все обернется.
Вынимаю из кармана мобильник, нахожу номера Кэла — мобильный, домашний, рабочий. У него в квартире в прихожей стоит телефон. Представляю, как он звонит… и женщина подходит к нему, босая. Кэл любил красить мне ногти, каждый палец в свой цвет. Может быть, еще не поздно. Может, мы еще сможем найти какой-то выход.
Держу палец над кнопкой вызова и смотрю на Лондон. И не нажимаю. Потому что мы все это уже проходили. Смысла нет. Я это точно знаю.
Когда я вхожу в дом, в нос мне ударяет запах лука, помидоров, жареной говядины. Спагетти болоньезе. Папа обожает спагетти болоньезе, которые готовит Тилли. На кухонном столе стоят две кастрюли: одна с пастой, другая с соусом. А моих сестер и след простыл. Воображаю, как они втроем с отцом разговаривают наверху, но, поднявшись, вижу там только папу и Тилли. Дверь открыта. Тилли сидит на стуле рядом с диваном, держит на коленях тарелку спагетти.
— Хотя бы ложечку, пап. Я измельчила все, как только смогла, — говорит она.
Отец мотает головой.
— Но это же твое любимое блюдо. Правда ведь?
Папа переводит взгляд на меня, и Тилли оборачивается. Они оба выглядят виноватыми.
— Ничего не ест, — говорит Тилли. — Так похудел.
— Не суетись, Матильда. — Он кашляет: слабый скрипучий звук, от которого у меня сжимается сердце.
— А где Си?
— Пошла домой. Она принесла вот это. — Тилли показывает маленькую бутылочку со спреем. — Это искусственная слюна.
Я скрещиваю руки на груди:
— Ты сказал им то, что хотел, пап?
— Алиса, что с твоими ногами? — спрашивает Тилли.
Я смотрю вниз. Ноги все в грязи и, возможно, в засохшей крови — трудно сказать наверняка.
— Где твоя обувь? — продолжает сестра.
Отец смотрит на меня так, будто
— Внизу полно еды. Может, поешь? Я приду через минутку.
Выходя из комнаты, я слышу вдогонку:
— Пасту, наверно, надо погреть.
Иду в ванную, закрываю дверь и пускаю воду в раковину. Мягко поглаживаю правую ногу, и вода темнеет, а я едва сдерживаю слезы. Не от боли. Мне не больно. Вымываю левую ногу и шлепаю по лестнице, оставляя мокрые следы.
Спагетти слиплись. Я вываливаю их в миску, поливаю соусом. Тилли спускается, выкидывает папину порцию в помойку и бросает взгляд на мои босые ноги.
— Выглядишь устало, — говорю.
— Он ничего не ест.
— Не уверена, что он может есть. Тилли, соус я не грела.
Сестра пожимает плечами, накладывает себе еду и садится напротив.
— Что он сказал? — спрашиваю.
— Что он не голоден, а вот от сигареты бы не отказался. И чтобы я перестала суетиться, — произносит Тилли, покачивая головой.
— Я имею в виду перед этим. Ему нужно было о чем-то поговорить с тобой и Си.
Вижу, как она пытается изобразить равнодушие.
— Что такого он хотел сказать вам, чего не может сказать мне?
Тилли накручивает пасту на вилку:
— Это не важно, Алиса.
— Не ври мне, Тилли. Только не ты.
Она распахивает глаза и почесывает нос.
— Почему у вас вечно какие-то чертовы тайны от меня, а? — В моем голосе сквозят жалобные, детские нотки.
— Мне кажется, ты несправедлива к нам, Алиса.
— Это его завещание, да? Плевать мне на его завещание. Так в этом все дело?
Дергаю заусенец на большом пальце.
— Да там ничего серьезного, правда.
Тилли смотрит на меня с той же жалостью, что я видела в папином взгляде. Мне снова хочется кричать.
— Он пожилой человек, Алиса. Он… — Тилли прижимает кончики пальцев друг к другу. — Он умирает. Пока тебя не было, заходил доктор. Сказал, осталось уже недолго. Это может случиться в любой…
— Это сводит меня с ума.
— Алиса, Алиса… — Тилли гладит мою руку.
Я отталкиваю ее.
— Он любит тебя, Алиса, — говорит сестра.
Мне нужен Кэл. Хочу, чтобы он помассировал мне ноги, а потом накрасил ногти. Чтобы принес пиво из холодильника и рассказал, как провел день. Хочу обнять его за шею и не отпускать.
1. Он лгал.
2. Он играл в азартные игры.
3. Он сдался.
4. Он разбил маме сердце.
5. Он породил меня.
6. У меня его нос, и, подозреваю, другие черты. Еще похуже.
7. Он был задирой и трусом.
8. Иногда я просыпаюсь и думаю, что это я был всему виной.
9. Все эти его рассуждения о том, как произвести впечатление. Как быть мужчиной.
10. Очень странно любить и ненавидеть человека одновременно.