Десятая невеста
Шрифт:
Он улыбнулся – горько так, да еще проникновенно на меня посмотрел.
– Я пишу роман о любви.
– Баснь что ли?
– Ну да. Баснь. О любви бессмертного существа и смертной девы. Любовь их будет длиться века и никогда не закончится! Я тебе зачитаю.
Схватил листки и понесся: то кричит, то шепчет едва слышно, то стонет, то рычит.
– Прошу, – прошептала она, отворачиваясь, – не трогайте меня, сэр. Я вас ненавижу.
– Не называй меня сэр, – прорычал он. – Для себя
– Я вас боюсь, – лепетала она, тщетно пытаясь вырваться из его жарких объятий.
– Боишься? – презрительно усмехнулся он, проводя пальцем по ее губам, отчего она затрепетала всем телом, вынужденная признаться себе, что ее волнует этот грозный мужчина. – А может быть, ты боишься самой себя?
Мелисандра пылала, не в силах противиться влечению. Да, он был опасен, он мог убить ее, но в то же время ее неотразимо влекла к себе его жестокая, беспощадная страсть. Он преследовал ее с тех пор, как увидел, и она не хотела признаться себе в том, что не осталась равнодушной к его грубому обаянию. В том, что то, что он предлагал ей, было столь же возмутительным и запретным, сколь… привлекательным.
– Признайся, – усмехнулся он еще более жестоко, всем телом наваливаясь на нее, отчего Мелисандру вдавило в стену, – тебе надоели эти бесхарактерные юнцы, которые пытаются увлечь тебя своими песнями и цветочками. Тебе же нужен настоящий мужчина, такой, который знает, что тебе нужно…
Одной рукой он обхватил ее талию, другая же медленно скользила по телу девушки, пробуждая в ней чувства, о которых она до сих пор не имела никакого представления. Его губы приблизились к ее губам, но передумали и заскользили вниз по шее, заставляя Мелисандру…
Дальше пошла сущая срамота, и я вежливо перебила Роланда, спросив, что там все-таки насчет оружия.
– Но это же самое интересное! – воскликнул Роланд. – Он вот-вот сделает ее бессмертной!
Вот ты, спрашивает, хотела бы стать бессмертной? Хотела бы любви, которая никогда не заканчивается?
Я поразмыслила.
– Это в смысле, вообще никогда не умирать?
– Да.
– И все время, все время вместе?
– Да! – у него аж глаза загорелись.
Ну нет, говорю. От скуки подохнешь. Тыщу лет ничем не заниматься, только друг друга любить, это ж с тоски руки на себя наложишь.
Он, видно, обиделся. Швырнул листки, отошел к окну и молчит. Ну а что. Сам спросил. А я же в гостях все-таки. Нехорошо хозяина обижать. Я подошла поближе и потрогала его за рукав. Рукав, кстати, был очень мягонький. Такая ткань приятная. И говорю осторожно:
– Ну, бессмертной-то, наверное, неплохо быть. Если не болеть.
Он медленно обернулся и тоже меня за рукав берет. Ему, наверное, не так приятно было. Рубаха у меня самая простая, домотканая, да не стирана который день.
Сморщился
– Уйди.
Вот пойди пойми этих графьев. Сам же звал на оружие посмотреть, и на тебе: ни оружия, ни гостеприимства.
– Куда же я пойду? Через горы, через лес, волкам на корм? Я ж думала, вы меня проводите.
– Прости.
Смягчился. Подошел, улыбнулся.
– Скажи, ты ведь сразу все поняла?
– Чего поняла?
Он еще ближе придвинулся и в глаза мне смотрит.
– Я пытался бороться, но… – сглотнул, а сам ко мне тянется, и в очах пламень. – Прости.
Обнял меня за талию, и вроде не крупный сам по себе, так ведь и не ожидаешь, что хватка железная. А я не знаю, сопротивляться мне или нет. Вроде и надо сопротивляться, но парень-то ничего, пригожий. Только со странностями.
– А чего ты нос тогда от меня воротишь, раз я тебе понравилась?
– Ты же все уже поняла… – шепчет. И ко мне клонится, будто ива к воде.
Я уперлась руками ему в грудь, верчусь, ничего не понимаю.
– Чего, – твержу, – тебе надобно-то?
– Ну что ты… – шепчет опять и жмется все теснее и теснее. – Маленькая лгунишка. Я же видел, как ты на меня смотрела.
– Обыкновенно я смотрела, – бормочу, – не понимаю я ничего. Руки у тебя холодные, Роланд. Отпусти!
Улыбнулся.
– Холодные, да. Но ты же сразу догадалась, верно?
– Да о чем?!
Он – будто не слышит.
– Скажи это вслух! Скажи!
Я бьюсь в его руках и не могу вырваться. И не пойму, приятно мне, что он меня обнимает, или нет. Главное, бесит, что он такой бестолковый. Чего я должна сказать-то? А он опять за свое, и уже не ласковый, а какой-то злой, что аж страшно:
– Скажи это вслух! Скажи!
Вот ведь упорный. Ты хоть намекни, говорю, мил человек, чего сказать-то. Я повторю, мне нетрудно.
А он будто сам не свой, всем телом ко мне прильнул и бормочет на ухо:
– Все во мне привлекает тебя…
Ну не знаю, не так уж чтобы прям все.
– Я думал, смогу сопротивляться, но твой запах… Он сводит меня с ума…
Я отвернула голову к плечу и принюхалась. Вроде сильно воняет. Хотя постираться, конечно, надо бы, да.
– Я увидел это в твоих глазах сразу, как ты посмотрела на меня … Это судьба…
Чтоб тебя. Я тут едва дышу уже от твоих объятий. Билась, билась, да и закричу:
– Отпусти ж меня наконец, что ж ты за упырь-то такой!
Осклабился радостно, и тут-то меня осенило…
– Ой, – тихонько говорю я, сомлев. – Мамочки…
И перестала сопротивляться. Силы меня как-то сразу оставили. Тут бы мне его кубком по голове огреть или еще чем – а я как в тумане. Только смотрю ему в глаза и вижу, как его лицо ко мне приближается.
– Откинь голову.
Я послушалась и уставилась в потолок. Там паутина, грязища. Думаю, вот бы веничком да тряпочкой пройтись. И на шее своей чувствую его дыхание. Он меня покрепче прижал, и я опять ойкнула.