Десятая невеста
Шрифт:
– Ничего, – шепчет. – Это будет недолго. Не больно. Я буду любить тебя вечно…
Я закрыла глаза. Моей кожи коснулись его клыки.
Глава 5
Жила у нас в селе бабка Крапивка. Славилась она много чем, но прежде всего тем, что во всем любила искать хорошие стороны. Разобьет горшок – к счастью. Захворает – скажет: «А когда б я еще полежала да отдохнула». С дедом поругается – радуется: мириться будет слаще. На торжище обманут – стало быть, вдвое прибудет откуда-то еще. И так во всем. Рассказывают, когда у бабки
Теперь, когда Роланд к шее моей склонился и кровь сосать приготовился, я вспомнила Крапивку, а заодно все, что говорили про упырей, и стала искать в своем положении хорошие стороны. Ну и что? Ну и стану упырицей, что такого. Подумаешь, на свету больше не покажись. Кому нужно оно, это солнце. Только обгоришь. Если уж так хочется, смотри на него из окошка и радуйся. Кожа будет белая, как у княжны. И не состарюсь никогда. На веки вечные останусь юная и распрекрасная. Питаться, опять же, нет надобности, это ж какое времени и деньгам сбережение. За сто, тысячу лет столько денег накоплю – у! Терем себе, как у князя, построю. Потом, упыри – они вон какие сильные. Сейчас-то я хлипкая девка, а буду как Роланд. Любой лиходей станет мне нипочем. Ухвачу его за места неназываемые покрепче, да зубками за шею – цоп, вмиг позабудет, как безобразничать.
Ребятам посулила я являться или нет? Посулила. Вот уж теперь беспременно стану являться. Приду в ночи, скажем, к Огурке. Или к Явору. Или вот еще – к Некруте. Явлюсь в свете луны вся белая и красивая, буду охать, стонать и говорить: «Дай-ка я тебя поцелую». Напрудят под себя, к гадалке не ходи. То-то веселья будет.
– Фу, Роланд, фу! А ну-ка брысь! А ну брось! Что за человек такой, на три дня нельзя одного оставить.
Я так размечталась о том, как стану упырицей, что в первый миг даже расстроилась. Кто же это нам помешал?
Вспугнутый криками, Роланд наконец отлип от меня и теперь метался, сшибая подсвечники с опасностью вызвать пожар, а за ним бегала королева Барбара, колошматя его подушкой.
– Говорила, сиди смирно! Говорила, или нет? Что ты мне обещал? Что ты мне обещал? – приговаривала она, лупя упыря, а тот уворачивался от нее и скулил что-то беспомощное.
– Нет, ты подумай, – наконец остановилась Барбара, переводя дыхание и держа в руке подушку. Прическа растрепалась, пшеничные власы взлохматились, и Барбара сердито сдунула упавшую прядь. – Ведь обещал, подлец, что будет вести себя смирно. У!
Она замахнулась подушкой, и Роланд сжался, как нашкодивший кутенок.
– Мало тебе оленей да кабанов? Вон, – она взмахнула подушкой, – леса кругом. Иди, охоться! Нет, он будет девиц заманивать и соблазнять. А у него, между прочим, – обратилась она ко мне, – жена есть.
Вот охальник!
– Малинка! – обрадовалась Барбара, узнав меня, и кинулась обниматься.
Я все еще дрожала от пережитого, но быстро оправилась. Ох, как же рада была я ее видеть.
– Ваше величество! Ты как здесь?
– Так это мой брат, – кивнула она на Роланда и погрозила ему кулаком. – Супруга его на некоторое
Я кивнула.
– Про пьесу свою рассказывал? И какой он одинокий, и все такое?
Я подтвердила.
– Кобель, – вздохнула Барбара, и я едва удержалась, чтоб не хихикнуть, когда она произнесла это своим нежным серебристым голосочком. Еще было удивительнее, что грозный упырь робел перед ней, как дитя пред суровой матерью. – И ведь муж неплохой, и супругу свою любит, и отрекся от своей страсти пагубной, но стоит оставить одного…
Она безнадежно махнула рукой и тут же грозно прикрикнула, обращаясь к Роланду:
– Все расскажу Элинорке!
– Это жена его? – спросила я.
Барбара кивнула.
– Дядя ее заболел, поехала навестить его с ребятами. Я обещала за Роландом присмотреть, но в Медилане распродажа началась, я решила: отъеду буквально на денечек. Что может случиться? Обещал хорошо себя вести.
Королева строго воззрилась на брата, а тот сделал вид, будто происходящее не имеет к нему отношения. Барбара еще раз вдохнула, положила подушку на кресло и принялась приводить себя в порядок. Была она в пышном платье с белыми кружевами, розовом, как закат. Подтянула шнурочки на талии, расправила оборки, убрала на место выбившиеся локоны.
– Больше уж я его одного не оставлю. Со мной поедет. И тебя до постоялого двора довезем.
– Как же ты выбралась-то? – спросила я Барбару. – Неужто рыцари спасли?
– Ну разумеется, – ответила она так, словно иначе и быть не могло. – Меня в Крапош привезли и на торги выставили. Я увидела рыцарей и убедила их меня купить.
– Дорого? – спросила я. Барбара сказала, и я присвистнула.
– Как же ты отдавать будешь?
Она удивленно посмотрела на меня.
– А я и не буду. Спасти даму, тем более королеву – для рыцаря доблесть. Но в благодарность я пригласила их в гости и разрешила посражаться в мою честь на турнире.
Я выглянула в окно. Во дворе замка ожидали не менее трех десятков верховых, закованных в латы. Доспехи блестели в свете факелов, над всадниками реяли знамена разных цветов. Барбара привела с собой целое войско.
– Они купили мне новые платья и проводили сюда, чтобы я забрала Роланда. А теперь все вместе поедем в Беллентарию. Заберу его к себе, чтобы был на глазах. В этом ужасном месте я больше ни секундочки не останусь.
Она сморщила носик, брезгливо окинув взглядом мрак и неуют.
– Прибрались бы, что ли… Ну, идем.
Она пихнула брата в спину, и тот покорно поплелся впереди нас.
– А ты куда, Малинка? – спросила Барбара, когда мы сошли в нижний зал.
Я рассказала. Еду, говорю, в невесты к императору Чиньяня. Завтра же отправляюсь с обозом до Варенца.
– Ах, как замечательно! – воскликнула Барбара, запрыгала и захлопала в ладоши. – Я слышала, что Камичиро собирает невест! Это просто чудесно! Малинка станет императрицей!
И вдруг опечалилась, будто свечка в ней погасла. Остановилась как вкопанная и жестом придержала брата.