Десятый круг ада
Шрифт:
– Мне врачи сказали, что ты чувствуешь себя намного лучше. Они даже удивляются.
– Мне действительно сегодня неплохо, папа, - произнесла она тихо.
"Назвала "папой" - это хороший признак, - мелькнуло в голове у Быстрицкого.
– Действительно, она вчера плела бог знает что..."
Однако радость родителя была преждевременной. Больная строго посмотрела Валерию Дмитриевичу в глаза и произнесла:
– Это ничего, если я по-прежнему буду называть тебя "папой", хотя ты уже знаешь, что я не твоя дочь? Твоя настоящая дочь ни в чем не повинна. Ее,
– Прекрати говорить глупости, - нахмурился Быстрицкий.
– Твоя задача выздороветь. А как тебя отмазать, это уже мои заботы.
– Только не это, - тяжело вздохнула она.
– Я девять лет ждала этого часа, чтобы покинуть Землю и улететь к своим. Но Бог не давал мне смерти...
– Кстати, - перебил родитель, чтобы отвлечь её от грустной темы.
– Чем ты занималась все эти годы?
Она посмотрела на отца очень строго и, кажется, догадалась, что этот вопрос попросил задать следователь.
– Нет, если не хочешь, не отвечай, - поправился Валерий Дмитриевич. Расскажешь, когда выздоровеешь и мы вернемся домой.
– У меня нет дома, - мрачно произнесла она, и глаза её повлажнели.
– А была я там, где обязана была быть. И занималась тем, чем обязана была заниматься.
– Она пронзила отца строгим взором.
– Ты же видишь, папа, что творится вокруг. Большинство делают вид, что все нормально. Но это только до тех пор, пока их не коснется лично. Мне повезло, папа. Я попала в правильную среду. Я хотела рассказать тебе ещё тогда, осенью девяносто четвертого, когда мы приезжали в Симбирск, но я не была уверена, что вы с матерью меня поймете...
Часть третья
ПРОГРАММА-МИНИМУМ
1
Перед въездом в город их не заметила даже автоинспекция. Они пролетели мимо в ту минуту, когда зевающий гаишник тормознул у поста тяжело груженный КамАЗ, и четверо мотоциклистов в дымчатых шлемах и кожаных куртках проскочили за грузовиком абсолютно не замеченными ни для водителя КамАЗа, ни для дорожной милиции. Орлы въехали в северную часть города и свернули к парку, переходящему в лес.
Часы показывали около десяти вечера, но было уже безлюдно. В этом городишке прохожие исчезают засветло, и любая машина в такой час - огромная редкость.
Они летели по бугристой, плохо асфальтированной дороге, без единого фонаря. Эта дорога была границей города, отделяющей окраинные дома от лесопосадки. По пути им никто не встретился, кроме кривоногой татарки, которая с лопатой и ведром пыталась перейти дорогу. Они просвистали в сантиметре от её носа, и она крикнула им вслед:
– Шайтан вас за ногу!
Мотоциклисты внезапно свернули с дороги и въехали в гущу лесопосадки. Они заглушили моторы и некоторое время сидели тихо.
– А кто такой шайтан и почему, собственно, за ногу?
– серьезно спросил самый молодой, освободившись от шлема.
Трое других хмыкнули и стали сползать с мотоциклов. Тот, который интересовался шайтаном, зажег фонарик и отправился в гущу леса. Остальные зашуршали целлофановыми пакетами.
– Вот мы и на
И если бы не тьма собачья, то у того, который это произнес, можно было бы увидеть благородную седину на висках и пышные пшеничные усы. Кроме того, прямая спина выдавала в нем бывшего военного. На вид ему было не более сорока. Другой был спортивного вида, лет тридцати пяти, прилично накачанный, с короткой спортивной стрижкой. Хипповая куртка и жеребячьи мышцы не портили его лица, открытого и приветливого. При пристальном рассмотрении в нем улавливалась некоторая застенчивость, свойственная русскому интеллигенту. Третьей была белокурая девушка лет двадцати. Это можно было разглядеть и без фонарика. Несмотря на юный вид, глаза её были умны и в них ютилась далеко не юношеская печаль.
Мужчина закурил сигарету и как-то очень меланхолично вздохнул.
– А знаете ли вы, милостивые государи, в какое уникальное место мы прибыли? Это единственный в своем роде город, где ещё продолжают строить коммунизм. Но главная достопримечательность в другом: это захолустье всегда славилось пышными красотками. Да-да, Рахметов, вам, вероятно, будет любопытно, как холостяку, а тем паче - любителю спать на гвоздях... Так вот этот невзрачный городок в прошлом веке был главным поставщиком невест для обеих столиц. Кстати, небезызвестная мерзавка Сушкова, так жестоко мытарившая Лермонтова, была тоже родом отсюда.
– Что вы такое говорите?
– усмехнулся качок, хрустя в темноте галетами.
– И княжну Мэри Михаил Юрьевич писал не с кого попало, а именно с симбирской княжны Киндяковой. Подозреваю, что и Печорин был родом отсюда. Во всяком случае, герой поэмы "Сашка", а это, вполне вероятно, Печорин в юности, был истинным симбирянином. Об этом Лермонтов пишет прямо. Но и это не все. Оказывается, и наша очаровательная коллега также из этих мест, тонко усмехнулся патрон, покосившись на девушку.
– Просто фантастика!
Мужчины громко рассмеялись, а девушка нахмурилась. Это почувствовалось даже сквозь темноту.
– О симбирских барышнях я наслышан, - произнес Рахметов. Оказывается, именно им посвятил Чаадаев свои философические письма, потому что, как он писал, "мужчины в России ленивы и не любопытны".
– Не все! Некоторые не ленились даже брать в руки топоры. Взять хотя бы Раскольникова.
– Кстати, убийство процентщицы тоже произошло в Симбирске. Именно симбирский следователь, не помню фамилию, рассказал Достоевскому про этот случай...
В эту минуту среди кустов обозначился худощавый силуэт четвертого, и разговор о достопримечательностях прекратился. Четвертому было лет двадцать пять, он был черноволос, строен, лицо не лишено артистического обаяния.
– Тут неподалеку есть подходящая канавка, - произнес он.
И все, как по команде, поднялись с травы и поволокли свои машины в чащу вслед за парнем. Они бросили на дно канавы большой кусок целлофана, скатили на него мотоциклы, туда же побросали шлемы и куртки, накрыли все это брезентом и тщательно завалили сухими ветками.