Детдом
Шрифт:
– И все остальное – тоже, – заметил Амаршан, не имевший в горящей избушке личных интересов. Однако, заметив, что Олег бросился к входу в зимовье, побежал вместе с ним и ударил слитно. Несмотря на предостерегающий окрик Анжелики, к ним присоединилась Антонина.
– Заперто!
– Папа! Спаси Кая! – перекрывая нарастающий гул огня, крикнула Антонина. – Пожалуйста, папа! Я тебя прошу!
Олег огляделся, прищурившись. Его сходство с ацтекским идолом снова дало о себе знать.
– Пока не прогорит, дверь не открыть, – сказал Амаршан. – Окно слишком
– Господи Иисусе, сыне божий, помилуй мя и помоги мне, грешному!!! – взвыл Варсонофий и ласточкой кинулся в окно зимовья, из которого уже вырывались языки огня. Для его щуплой фигурки окно оказалось вполне подходящим по размеру.
– Царствие ему небесное, – автоматически откликнулась Светка и по-кержацки, двумя пальцами перекрестилась.
Огонь разгорался. Из щелей в стенах, в которых сгорел затыкавший их мох, летели искры.
– Бери вон то бревно! – скомандовал Олег Амаршану, скинул ветровку и обернулся к женщинам. – Есть что-нибудь не синтетическое?
– Олег, ты с ума сошел! – крикнула Лена, присевшая возле потерявшей сознание Антонины. – Даже не думай! Там уже давно все задохнулись и сгорели!
Анжелика склонилась над вещами и вынула оттуда свою старую, выбеленную временем штормовку со значком ГТО на клапане кармана. Вылила на нее воду из плоской фляги. Молча кинула Олегу.
– С ума сойти! Я ее помню, – сказал Олег, с трудом влезая в рукава. – «И выштопан на штормовке лавины предательский след…» Амаршан, взяли!
С четвертого удара прогоревшая по краям дверь рухнула внутрь, и Олег сразу же скрылся в туче искр. Анжелика отвернулась и закрыла руками лицо.
– Несмотря на то, что в условиях почти поголовной неграмотности населения важнейшим из искусств для нас является кино, отступление южан и пожар в Атланте тут совершенно не причем. Это – жизнь, а обо всем остальном я подумаю завтра! – пробормотала Светка, замачивая клок своей белой футболки в котелке с водой и передавая его Анжелике.
(прим. авт. – Света цитирует В.И.Ленина и вспоминает роман «Унесенные ветром»)
Абхазец Амаршан посмотрел на нее с откровенным подозрением. До сей минуты именно Светка казалась ему самой зловредной, но и самой здравомыслящей из присутствующих на сцене женщин. Разочарованно вздохнув, он присел на корточки и замер в этой позе. Никто, даже Лена, не обращал на него внимания.
Олег, практически голый, сидел на расстеленной куртке, опершись руками о землю. Анжелика, поджав губы, промывала водой и смазывала синтомициновой мазью его многочисленные ожоги. На черном от сажи лице Олега ярко сияли голубые глаза. Когда он шипел и скалился от боли, к сверканию глаз добавлялись еще и белые зубы. В целом картинка напоминала хорошую рекламу старого надежного банка или новой зубной пасты.
– Слушай, Олег, а как это вышло, что ты весь поджарился, а у Кая – практически ни одного ожога? – спросила Лена.
– Он сразу, как загорелось, завернулся в какую-то тряпку и скатился под койку, – объяснил
– А что его рана? – продолжала расспрашивать Лена, по-прежнему обращаясь к Олегу. Она искренне интересовалась состоянием Кая, но одновременно старалась отвлечь Олега от болезненных для него манипуляций Анжелики.
Амаршан почувствовал себя обиженным. Он считал, что при всех раскладах воин, разбирающийся в огнестрельных ранениях, в их пестрой компании один – он сам. Неужели его женщина думает иначе?
– Пуля прошла навылет. Кажется, задела кость. Кровь он сам как-то остановил – Кай что-то такое умеет делать, я еще по экспедициям знаю. Но, похоже, кровопотеря все-таки была большая. Я вколол ему местно два антибиотика, которые у меня были в аптечке. Антонина перевязала. Сделали, что могли, тем более, что отсюда до ближайшего врача, как я понимаю, далековато. А как там дальше повернется, будет ли воспаление, нагноение и все такое, сказать трудно. Вообще-то у Кая в норме иммунитет дубовый, и все заживает, как на собаке…
– Дай-то бог… – вздохнула Лена. – Олег, может, тебе какое обезболивающее дать?
– Он отказывается, – откликнулась Анжелика. – И Кай тоже. Все, что есть, отдали Варсонофию. Ему нужнее.
– Монашка жалко, – печально сказала Света, склонившаяся над расстеленным в тени спальником, и сморщившаяся от жалости и ужаса при виде представшей ее глазам картины. С другой стороны от импровизированного ложа, на корточках, почти точно повторяя позу Амаршана, молча сидела Ольга. – Или кто он там такой. Хорошо, хоть без памяти – не мучается… Спокойно лежит. Может, выживет все-таки?
– С такими ожогами не выживают, – жестко сказал Амаршан. – Перед смертью, скорее всего, в себя придет. Я видел. Воды надо приготовить.
Ольга молча поднялась и направилась к дымящимся развалинам.
– Оля, ты куда? – окликнула ее Лена. – Что-то ищешь?
– Да. Там ведра были. – ответила девушка и втянула кисти рук в рукава ветровки, как будто ей было холодно. – Не сгорели, нет.
– Сгорел ведь, бедняга, ни за грош, – продолжила тему Света. – Ладно, Олег Кая спасал. А чего он-то туда, в огонь полез?
– Варсонофий хотел спасти крест Ефросинии Полоцкой, – объяснила Анжелика. – Он много лет пытался его найти и вернуть Церкви. Это, наверное, у него был такой обет. Или подвиг – я не знаю точно, как это в христианстве называется.
– Слушай, Анджа, ты все так ловко объясняешь, объясни и мне заодно: почему этот ваш Алекс не захотел сдаваться? – спросила Лена. – Он же бывший бандит, честно, на свой гангстерский лад, пережил весь криминальный период истории новой России, все про него знает и понимает. Что он, милиционеров никогда не видел? Нравов их не знал? Лазеек в законах не понимал? Чего он вдруг так психанул-то?