Дети Афродиты
Шрифт:
– Ну, ты даешь, мам. Вообще-то мы все нынче родственники. Между прочим, Надежда Борисовна все время о тебе спрашивает. И удивляется, почему ты на дачу не приезжаешь. Я ж не сирота все-таки, у меня мама с папой есть.
– Ладно, Полька, будем считать, устыдила. А в магазин я все-таки заеду, как-то неудобно с пустыми руками.
Через полчаса она уже улыбалась Надежде Борисовне, уважаемой сватье, женщине, приятной во всех отношениях, тонула в ее ласковом говорке:
– Ой, ну зачем же вы торт купили, Олечка Викторовна… И вино… Полечке же
Чудо-девочка Полечка выглядывала из-за спины свекрови, улыбалась, как сытая домашняя кошечка. Казалось, замурлычет сейчас. У Ольги даже ревность внутри толкнулась, не злая, не приведи господь. Так, чуть насмешливая.
– …Да, да, Олечка Викторовна, не надышимся! Мы уж и в университете все уладили, Полечке разрешат свободное посещение, пока малыш не окрепнет… А перед зимней сессией репетиторов наймем, если понадобится. А кроватку и коляску не покупали еще, примета плохая. Вчера Игорь пинетки принес, я его так отругала!
– Да мы в приметы не верим, Надежда Борисовна! – засмеялась Полька, кутаясь в тонкую цветастую шаль. – Природу никакими приметами не испугаешь, она репродуктивную функцию строго блюдет. А пинетки такие хорошенькие, прелесть просто.
Ольга видела, как обласкала Польку взглядом Надежда Борисовна. Похоже, по-настоящему девчонку полюбила, без лицедейства. Только больно уж сладко, до приторности… Но, наверное, ей, Ольге, не понять. Она сама никогда сладкого не любила, в любых ипостасях. И в детстве бабушка говорила, что сладкое ужасно вредно для организма.
– Ну ладно, я пойду, у меня там пирог в духовке… – засуетилась Надежда Борисовна, мельком глянув на Ольгу. – Полечка, веди маму к себе в комнату, вам же, наверное, пообщаться хочется. Но через полчаса я вас жду в гостиной, будем чай пить.
В комнате у молодых был творческий беспорядок. Полька вообще не любила порядка, сколько она ни приучала ее аккуратно раскладывать вещи по местам, все зря. А здесь, похоже, вообще дала себе волю, и замечания сделать некому. А впрочем, не такой уж и беспорядок, если приглядеться… Так, уютная свобода движения нужных в обиходе вещей.
– Мам, а ты не ревнуешь ли случаем? – вдруг насмешливо спросила Полька, пристраиваясь в кресло. – Так на Надежду Борисовну странно сейчас глянула. Или мне показалось?
– Нет, не ревную, что ты. Просто мне интересно… Тебе что, и впрямь нравится это облизывание?
– Да, мам, нравится. Я тебе даже больше скажу – мне всегда этого не хватало. Ты ведь меня никогда не облизывала, правда? Папа облизывал, а ты – нет.
– Это что, упрек?
– Да бог с тобой, мам… Просто мы, наверное, разные по природе, ты и я. Мне нужны тактильные ощущения, а тебе нет. Кстати, вы с папой не помирились еще?
– Что значит – еще? Мы же с тобой говорили на эту тему, Поль.
– Да помню я, помню.
– Я знаю, Поль. И тем не менее… Давай больше не будем об этом, ладно? Может, я действительно плохая мать, но…
– Я этого не сказала, мам!
– Да знаю, что плохая. Мне надо сейчас около тебя тоже приплясывать, а я, выходит, наоборот… Наверное, это у меня наследственное – проблемы некачественного материнства. Да, я согласна, есть грех. Но… Хм. Что-то много плохой наследственности в последнее время из меня повылазило…
– Не поняла… Это ты о чем сейчас, мам?
– Ладно, не бери в голову. Все у нас хорошо, Полька. Все просто замечательно. И я за тебя ужасно рада! Только бы не сглазить, тьфу-тьфу, дай по дереву постучать. Ой, а как вкусно пирогом-то пахнет… М-м-м…
– Да, Надежда Борисовна большая мастерица в этом деле. Боюсь, тонкая талия мне уже никогда не светит. Но ничего, меня Игорь не за талию любит! У них, знаешь, какая-то особая привязка друг к другу в семье… Мужчины любят в женщине сущность, а не лицо и фигуру. Наверное, это правильно, да?
– Да, Полька. Наверное, это правильно. Да, Игорь тебя очень любит, я знаю… И я спокойна за тебя, Полька.
– А вот я за тебя не очень спокойна, мам. Может, все-таки…
– По-о-оль!
– Ладно, не буду. Ну что, идем пирог есть?
– Идем.
На прощание они с Полькой обнялись. От дочери пахло тем особенным счастьем, которое аккомпанирует ожиданию скорого материнства. У Ольги вдруг перехватило тихой нежностью горло, и захотелось сказать что-нибудь… Что-нибудь облизывающее…
– Я люблю тебя, доченька. Очень люблю.
– Ой, спасибо, мам… – тихо-удивленно откликнулась Полька, ткнувшись ей носом в шею. – И я тебя тоже очень люблю. Ты прости меня, ладно? А то наговорила тебе всякого…
– Да прям. Ничего ты мне обидного не сказала. Что есть, то есть. Ладно, пока, Полька.
– Пока, мам… На дачу приедешь?
– А то. Приеду, конечно. Ладно, береги себя…
На улице еще больше похолодало, пока ехала, замерзла ужасно. И квартира встретила привычным уже неуютием. Долго глядела сама на себя в зеркале ванной, будто спрашивала у грустного отражения – ну что, а завтра как вечер убивать будешь? Вечер за вечером – всю оставшуюся жизнь?
Отвернула кран, плеснула водой в беспощадное зеркало. Нет, она все равно выберется рано или поздно из этого состояния. Привыкнет. Ничего. Многие женщины всю жизнь живут одни, некоторые даже счастливы. Не ее вина, что так все получилось.
А может, взять и уехать куда-нибудь? В отпуск, развеяться? Купить себе приличный тур. Одноместный номер в отеле. Она ведь ни разу одна никуда не ездила. И впрямь, надо привыкать как-то. Человек ко всему привыкает. И лучше привыкать к одиночеству, чем свою природу ломать. Тем более, если ломать не получается. Тогда нечего и стараться…