Дети богов
Шрифт:
– Беглый! Стоять!
Сухо треснул винтовочный выстрел, и я и вправду кинулся в чащу. Я вломился в густую древесную поросль. Сучья лопались со щелчками, напоминавшими звук выстрела – или по мне и вправду стреляли? На бегу я сдернул ножны с пояса и сжал в руке – хоть какая-то, а защита. В лесу за моей спиной топотало, перекрикивались голоса. Заслонив лицо ладонью от острых веток, я бежал и бежал, проваливался в какие-то овражины, спотыкался о бурелом, бежал, пока хватало дыхания. Потом рухнул на негустую подстилку и затаился. Погоня, кажется, отстала.
– И это все? – прошептал я. – Это пресловутые ужасы эрликова царства?
И тут меня огрели чем-то тяжелым по затылку.
Когда я очнулся, немилосердно болели плечи и спина. Я сидел, опираясь на что-то твердое. Руки были скручены сзади. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в яме. Посреди ямы торчал высокий столб, к которому меня и привязали. Вверх тянулись земляные стены. Пахло прелью и свежим раскопом. Я подогнул под себя ноги и попробовал встать. Со второй попытки мне это удалось, и, поднявшись на цыпочки, я попытался выглянуть за край. Не вышло – до поверхности было еще добрых полсажени. Над ямой нависло все то же угрюмое небо, теперь вдобавок побуревшее и подсвеченное оранжевыми всполохами. Откуда-то неподалеку доносились глухие удары.
– Эй! – заорал я. – Кто-нибудь!
Никто не откликнулся. Я оглянулся и осмотрел столб внимательней. Пожелтевшая от дряхлости древесина. Казалось, дерни посильнее – развалится в труху, однако от всех моих рывков столб и не шелохнулся. Устав рыпаться, я присел на землю и принялся ждать. Ничего не происходило. Цвет неба не менялся – если солнце и собиралось зайти, то передумало. Все те же сотрясавшие стенки ямы глухие удары не прекращались. Комки земли осыпались с тихим шелестом. Устав сидеть неподвижно, я опять затряс столб, задергал веревки. Добился лишь того, что до крови содрал запястья. И снова закричал:
– Эй!
Ничего. Что самое поганое, я не чувствовал ни обычной злобы, ни страха. Только очень хотелось пить.
– Эй, воды! Дайте воды! Эй, люди! Кто-нибудь!
Я орал, пока не сорвал голос. Потом улегся у подножия столба и уставился вверх.
Так прошло дня три.
То, что мне показалось тремя днями.
Я устал кричать.
Я уже не пытался свалить столб.
Я перестал надеяться, что за мной придут.
Удары. Буровато-оранжевое небо. Тихий шелест земляных комьев.
На четвертый день пошел дождь. Засмеявшись или заплакав от радости, я подставил рот под редкие капли.
Вода оказалась горькой и только увеличила жажду.
Они начали приходить, кажется, на пятый день. Или это была наконец ночь – мне показалось, что стемнело. Или просто потемнело у меня в глазах.
Они присаживались у края ямы. Тут были все: и Карл Маркович, и его неудачливый преемник, и люди, и свартальвы, и цверги, и даже несколько верхних альвов – хотя вроде из них я никого не успел прикончить.
Некоторые
Некоторые швырялись в меня камнями и палками, не особенно, впрочем, больно – или от усталости я не чувствовал боли.
Некоторые бормотали оскорбления или жалобы.
Я плохо слышал.
Один, которого я не признал, помочился мне на голову. Я наклонился к образовавшейся лужице, чтобы выпить мочу, но она быстро впиталась в сухую землю.
На седьмой день я начал биться затылком о столб в надежде потерять сознание. Видения мои от этого стали лишь причудливей. Например, появилась мать, улыбнулась, поманила пальцем, бесстыдно расстегнув лиф платья.
Последней пришла Тенгши. Я почти ожидал, что она присядет у края ямы на корточки и опорожнит кишечник, однако поздняя гостья не делала ничего. Стояла, теребила платок на плечах.
Я с трудом разлепил губы в сухой корке и прокаркал:
– Чего тебе надо?
Не говоря ни слова, она размотала веревочную лестницу и сбросила ее в яму. И кинула к моим ногам нож – быть может, тот самый. И ушла.
Казалось, годы у меня заняло подцепить нож и подвинуть ближе. Еще несколько десятилетий я распиливал веревку. Наконец веревка подалась. Я подполз к лестнице и стал карабкаться наверх. Из последних сил подтянулся к краю. Вывалился из ямы. Поднял голову, чтобы оглядеться…
И тут меня огрели чем-то тяжелым по затылку.
– Очухался, братело? Долго же ты был в отключке.
Я заморгал на резкий свет. Кругом тарахтело, чувствовался отчетливый запах бензина. Я попытался рассмотреть склонившееся надо мной бородатое лицо, и тут пол хорошенько тряхнуло. Я клацнул зубами, чуть не прикусив кончик языка.
– А то, – раздумчиво протянул обладатель бородатой хари. – Хреновые здесь дороги, одни колдобины. З-32567 так язык и отхватил, с тех пор мычит только. Так что ты пасть больно-то не распахивай.
– Ты кто?
Вопрос мой, кажется, мужика удивил.
– Как кто? Как и ты, беглый. Поймали нас Церберы на Гнилой Развилке…
Я никакой Гнилой Развилки не помнил в упор. Не помнил почти ничего с того момента, как отошел от озера с утопленницей. Кажется, от кого-то бежал. Где-то сидел. Пить хотелось зверски.
– Вода есть?
Мужик порылся где-то под ногами и вытянул пластиковую бутылку с водой. Я попробовал приподняться и обнаружил, что руки у меня связаны – или скованы – за спиной. Мужик понимающе хмыкнул.
– Это потому, что ты сопротивление оказал при задержании.
– А что, не надо было?
– Вообще не стоит. Поймали – сдавайся.
Добрый попутчик открутил пробку и сунул мне в рот бутылочное горлышко. Потекла теплая, с горьковатым привкусом вода. Я жадно глотал, и тут грузовик тряхнуло опять. Вода хлынула не в то горло. Я закашлялся. Попутчик треснул меня по спине.
Между бортом грузовика и брезентовым верхом было порядочное расстояние. В дыру пробивался оранжево-ржавый свет. Сейчас, когда я попривык, он уже не казался таким резким.