Дети большого дома
Шрифт:
Голова генерала не доходила до бруствера глубоко отрытого окопа. Он поднялся на бруствер, сделал несколько шагов вперед и стал под огнем неприятеля смотреть в бинокль. Бойцы первого батальона с удивлением и гордостью смотрели на своего комдива.
— Вот так генерал!
— Герой генерал!
Алдибек Мусраилов воскликнул:
— Мировой! Такого генерала я в жизни не видел!
Галунов по открытому полю зашагал вдоль окопов.
Аршакян бросился за ним, схватил генерала за плечи и спрыгнул с ним
В этот момент Тигран почувствовал, что в левый рукав ему как бы влили горячую воду.
— Ты ранен, Тигран? — воскликнул Аргам.
По кисти левой руки старшего политрука красными струйками бежала кровь.
— Вот и вы увидели кровь, — сказал Галунов хладнокровно. — Впервые, вероятно?
Тигран не ответил. Расстегнули шинель, гимнастерку. Пуля прошла сквозь мускулы предплечья.
— А ну, двинь-ка рукой!
Тигран свободно поднял руку. Никакой боли он не чувствовал.
— Кость не задета, значит пустяки, — заметил генерал.
Бойцы перевязали рану. Тигран сел на выступ в стене окопа, чтоб перевести дух, чувствуя сильную жажду и тошноту.
Равнодушно взглянув на подошедшего комбата Юрченко, Галунов сказал:
— Мы вот тут с твоими бойцами, а ты сидишь у себя в крепости!
— Я был в третьей роте, товарищ генерал, мне майор позвонил, что вы здесь.
Галунов дал несколько указаний, походивших скорее на назидания, объяснил то, что давно было известно капитану Юрченко по уставу, и, обернувшись к Аршакяну, проговорил:
— Ну, пойдем, что ли, политик.
Перед уходом Тигран негромко сказал Аргаму:
— Будь смелей, не бойся!
Тигран видел в стереотрубу бегство Аргама, но не сказал ему об этом, делал вид, что ничего не знает. Аргам опустил голову и смущенно ответил:
— Я уже не боюсь.
На этот раз Славин повел их ходами сообщения и воронками, чтоб обезопасить от вражеского огня.
Добрались до НП командира полка.
У майора Дементьева были забинтованы лоб и кисть левой руки. Генерал небрежно оглядел его.
— Что это? И вас оцарапало?
— Да, слегка, — ответил майор.
— Может, в санбат отправитесь? И, должно быть, орденка запросите?
— Нет, я не ранен! — ответил майор, подавляя возмущение.
— Ну, как знаете.
Заметив Анник, Галунов спросил:
— Это та девушка, что получила контузию?
— Она, — подтвердил Дементьев.
Генерал подозвал Анник.
— Ну, как вы теперь?
— Лучше, товарищ генерал.
— Не страшно?
— Привыкаем.
Генерал посмотрел вдаль, повторяя слова девушки:
— «Привыкаем»…
Пожелав удачи Дементьеву, сделав и ему несколько общих указаний, Галунов распорядился перенести тело Литвака и похоронить у штаба.
Взяв из полка связного, генерал и Аршакян отправились в штаб дивизии. Связным вновь оказался Славин, молча следовавший
Прошагав больше часа, Галунов ни разу не оглянулся на Аршакяна. Когда они добрались до штаба дивизии, он вошел в здание, так и не оглянувшись на людей, которые сопровождали его от передней линии.
Дойдя до домиков на опушке леса, Аршакян обернулся:
— Ты можешь идти, Славин. Но только… никому ни слова о случае с генералом. Понял? Никому ни слова!
— Понимаю, товарищ старший политрук.
Юношеское лицо Славина было задумчиво. Он круто повернулся и ушел.
Полчаса спустя Аршакяна вызвали в политотдел. На вопрос старшего батальонного комиссара, что делал генерал в ротах, Аршакян рассказал все, ничего не скрыв. Они были наедине — начполитотдела и старший политрук.
— И это все?
— Все! — подтвердил Аршакян. — Я не верил собственным глазам и ушам, — добавил он.
Лицо Федосова было хмуро и сосредоточенно. Помолчав, он взглянул на Аршакяна:
— Идите в санбат, с раной шутить нельзя…
XIII
…Внезапное смятение, подобно холодному смерчу, пронеслось по окопам. Воины, отбившие атаку врага пережившие радость первой победы, вновь были охвачены тревогой, которую испытывает человек в ожидании нового боя. Эта тяжкая тревога рассеивается во время сражения. После удачного боя она превращается в смешанную с болью радость, после неудачного — в горькое и страшное воспоминание.
Во время артиллерийского огня врага боевое охранение доложило, что пять танков противника идут в атаку. Все виды артиллерии — и полковые и приданные пехоте артиллерийские подразделения — одновременно открыли ураганный огонь. Бойцов, поджидавших неприятеля в окопах, больше оглушал грохот своей артиллерии, нежели разрывы снарядов неприятеля, страх перед которым постепенно притуплялся, не вызывая уже той острой реакции, как в первые дни или хотя бы в это утро. Казалось, что прошло много времени — словно день необычно удлинился.
Но где же танки? И чем вызвано беспокойство бегущих по извилистому окопу командиров?
Аргам несколько раз смотрел в ту сторону, откуда должны были подойти танки. Он ничего не видел, кроме разрывов наших снарядов далеко в поле, у кустарника, и густых клубов черного дыма. Все готовили связки противотанковых гранат, бутылки с зажигательной смесью. Аргам тоже положил на бруствер связку, справа от нее бутылки и снова посмотрел в поле.
Разрывы снарядов приближались, слышались уже справа и слева от расположения батальона, а танки все не показывались. Тревога усиливалась не столько от страха перед танками, сколько от общего напряжения, от вида хмурых лиц и от абсолютной молчаливости, охватившей всех воинов, даже Миколу Бурденко.