Дети Чёрного Дракона

Панов Николай Николаевич

Это заседал центральный комитет тигров — китайских фашистов, еще не совсем оправившихся от разгрома, нанесенного им Сун-Ят-Сеном, чрезвычайным президентом южного Китая.

Двое охраняющих вход храма впустили посетителя. Это — не китаец. Его низенькая толстая фигурка с розовым толстым лицом под черным цилиндром смотрела робко и опасливо. Мы могли бы узнать в нем участника митинга протеста, американца, так ловко прочитавшего записку, написанную его соседом.

Фашисты сосредоточенно затягивались. Человечек брезгливо оглядывал один из свободных

тростниковых ковриков и сел с подавленным вздохом. Он начал говорить.

Разговор продолжался недолго.

К обоюдному удовольствию выяснилось, что тигры, — представители купцов, греющих руки у иностранных капиталов, совсем не прочь отделаться от ненавистного Сунь-Вэна. В то же время белые богачи тоже с удовольствием узнали бы о смерти борца за независимость Китая. Если даже для этого понадобится несколько тысяч долларов… Затем следовал приятный шелест бумажных пачек, переходящих из бумажника американца в складки одежды тигров. В результате — десять мертвеннолицых, худых азиатов произнесли страшную клятву «большого ножа».

Перед священной статуей сидящего тигра они поклялись не пить и не есть, пока не достигнут и не убьют обреченного Сунь-Вэна, иными словами, Сун-Ят-Сена, неукротимого борца за свободу и независимость Китая.

Все это произошло в тот самый день, когда Абу-Синг получил на митинге таинственную записку и после митинга — сообщение о прибытии русской подводной лодки.

3. Комната, потолок, окно

— Вы уверены, что никто не следит за нами?

Вопрос задал человек, только что вошедший в комнату. Человек стоял, чутко прислушиваясь, опустив одну руку на ручку двери, другую — в карман широкого короткого пальто.

Воротник пальто был поднят, нижнюю половину лица окутывал полосатый шарф, надвинутая на глаза кепка почти закрывала его верхнюю часть. Никто из посторонних не узнал бы в этом человеке Абу-Синга, пришедшего в условленное запиской место.

Назначивший свидание сидел лицом к двери, боком к шаткому деревянному столу. Воротник его узкого и длинного пальто был тоже поднят, и шляпа-котелок надвинута на уши. Сморщенную желтоватую кожу его лица пересекала широкая белая повязка. Он кивнул головой.

— Не бойтесь, здесь нет опасности. Мы во втором этаже, заглянуть с улицы невозможно. Я нарочно выбрал этот дом, близкий к гавани. Садитесь, товарищ, мои уши открыты для ваших слов.

Абу-Синг медленно прошел комнату и сел по другую сторону стола.

— Мне показалось… Показались чьи-то легкие шаги. Вот!

Он неожиданно сорвался с места и распахнул дверь в коридор. В черный отступивший мрак вдавилась жидкая полоса комнатного света. Постояв несколько секунд, Синг затворил дверь, два раза повернул ключ и вернулся к стулу.

— Извините мою лишнюю подозрительность. Я ни на секунду не забываю, чью жизнь мне приходится

подвергать опасности. Но теперь я спокоен. Итак…

По всей вероятности, он говорил бы несколько иначе, если бы обладал способностью видеть сквозь стены и темноту. Он увидел бы скуластую, злорадно ухмыляющуюся физиономию, неподвижно смотрящую снаружи в освещенный квадрат окна. Носитель этой физиономии висел, скорчившись, на узком выступе наружной стены в нескольких аршинах над землей. Как он взобрался на эту высоту? Узкие плечи десятка субъектов, растянувшихся на земле вдоль стены, без слов пояснили трудный акробатический прием.

Но число свидетелей разговора не ограничивалось этим. Звуки, послышавшиеся Абу-Сингу, неслись не от двери, а с потолка. На потолке среди потемневших от времени досок была небольшая, почти невидимая, дыра. Дыра тускло поблескивала узким зрачком человека, растянувшегося плашмя в пыльной чердачной тьме…

Керосиновая лампа в центре стола отбрасывала уродливые тени на грязные стены комнаты. Синг размотал шарф; черный двойник на стене насмешливо передразнил его движения. Длинная тень искаженной фигуры приплясывала и извивалась в такт быстро сменявшимся фразам.

Синг говорил:

— Товарищ, я хотел повидаться с вами потому, что вам, и только вам, могу доверить исполнение одного дела. Я следил за деятельностью «детей Черного Дракона». Им было необходимо достать документ, касающийся Чжан-Цзо-Лина. Он имеет двоякое значение. В руках иностранцев он — повод к немедленной интервенции, в наших руках — могучее оружие объединения.

Документ был разъединен странным образом. У меня одна его половина, другая находится неизвестно где. Вот моя часть — отдайте ее «детям». Я уезжаю и не хочу, чтобы меня считали предателем.

Китаец схватил оборванный лист и жадно пробежал его текст.

— Но ведь это же все! Будь этот документ с печатями и подписями, Чжан-Цзо-Лин присоединился бы к объединению. Мне говорили об этой бумаге. Да, большой удар по планам «детей». И вы едете — вернее, бежите? «Дети Черного Дракона» гонятся за вами?

Синг покачал головой.

— Я не думаю. Слишком скоро, они не могли успеть. И я не боюсь. Если бы не срочные дела, я сам съездил бы в Пекин. Значит, вы исполните мою просьбу?

Китаец спрятал документ.

«Да, я сделаю это. А теперь выслушайте меня:

Я знаю, товарищ, русские рабочие горячо интересуются нашей борьбой. Скажите им, что мы готовы. Бьет двенадцатый час для противников молодого Китая. Демократический национализм и «конституция пяти сил» — вот то, на пороге чего мы стоим».

В сильном волнении китаец вскочил на ноги и вскинул обе руки над головой.

— Товарищ, я знаю, что вы ответите мне. В новом строе наш народ — простой народ — получит очень мало. Но мы, революционеры, будем бороться и дальше. После иностранцев уйдут дудзюны. Когда-нибудь, рано или поздно, и мы добьемся, чтобы правительство из самих рабочих и крестьян заботилось о счастье пятисотмиллионного народа.