Дети хлебных времен
Шрифт:
Согомак кисло усмехнулся.
– Что-то не видел я храбрецов, которые беспрепятственно позаимствовали бы у цефала продукты.
– Значит, будем первыми!
– Первыми и последними. Что ты будешь делать, когда эти твари вернутся?
– Замру на месте. Ты же сам сказал, что они реагируют только на звук и движение.
– Мало ли что я сказал. – Согомаку не хотелось вступать в долгий и бессмысленный спор. – В общем так, о пещере цефала советую забыть. Пробраться туда, вероятно, можно, а вот вернуться да еще с добычей на спинах – вряд ли. Тем паче, что за этими тварями Вихрь тоже любит поохотиться.
– Звенит! – Айзис
– Да это же морок! – Усмешливо объяснила Беана. – Их можно не бояться.
Рох бросил на нее колючий взгляд.
– Больно много ты стала знать!
– Интересуюсь, потому и знаю.
– Гляди, доинтересуешься…
Этих чужаков также первым заметил Согомак. И само собой припомнилось село парков, его заброшенные улочки, кости разбросанных по утлым дворикам обглоданных скелетов. В груди екнуло от дурных предчувствий, рука сама собой легла на эфес. Подчиняясь его кивку, группа в очередной раз остановилась.
По счастью, опасения оказались напрасными. Тараки, которых они встретили, оказались остатками одного из местных племен, некогда процветавших, а ныне практически выродившихся. Пожалуй, самих участников похода эти запущенные и неряшливые старики испугались значительно в большей степени. Только после обмена первыми приветствиями настороженность прошла, уступив место диалогу и натянутым улыбкам. Такова была суть этих бродяжек. В отличии от Умника, действительно умудрившегося сохранить чувство достоинства, эти тараки вели себя суетливо и виновато, каждым своим движением выдавая готовность услужить. Даже будучи гостями, путешественники очень скоро стали чувствать себя здесь полноправными хозяевами. Во всяком случае Кайсан с Рохом это моментально усекли, заняв в чужой хижине лучшие места.
Согомак никогда не был приверженцем игры в «господ и рабов», однако с сожалением признавал, что в мире подобное деление имеет место быть. Мудрецы вроде того же Умника выбирались из общего круга заблуждений, взирая на категорию личности с разумной долей скепсиса, но не следовало забывать, что таких, как Умник было немного. Большинство плескалось в единой суетной луже, и мера оценки оставалась простой, как корка ямуса: существа, старающиеся не ронять себя, заслуживают уважения, все прочие беспощадно переводились в разряд плебеев и недотараков. Во всяком случае сам Согомак ни за что бы не сумел влезть в шкуру того, кто перестав стесняться окружающих, открыто попрошайничает и подбирает объедки. Собственно, вопрос был из разряда философских, и с природой нищенствующих душ проводник сталкивался не впервые. Поломать голову было над чем, поскольку лебезящих, и ползающих на животе он повидал за свою жизнь предостаточно. Что примечательно, от подобных существ и запах исходил соответствующий. Наверное, иначе и не могло быть, – тот, кто питается помоями, напрочь забыв об элементарной гигиене, не может благоухать. Здесь же к ароматам кисловатой затхлости примешивался явственный запах отравы. Линис, наивно поднесший ко рту кус хозяйского ямуса, получил от Согомака хлесткий шлепок. На недоуменный взор проводник шепотом пояснил:
– Сначала тебя вывернет наизнанку, к вечеру ты сляжешь, а завтра и вовсе испустишь дух.
– А как же они? – Линис недоуменно кивнул на ютящихся у стены тараков.
– Они свое уже отлежали. Кто-то выжил, а кто-то нет.
– Интересно… –
– Действительно, пахнет аппетитно! Может, ты что-то путаешь, Согомак?
Чуть поколебавшись, проводник приблизился к дремлющему на половичке хозяину лачужки, тряхнул старика за плечо.
– Объясни, отец, где вы добываете печености и ямус?
В слезящихся глазах хозяина попеременно промелькнули испуг, надежда и страстное желание угодить. Торопливо вскочив, он заковылял к порогу, руками замахал куда-то в сторону.
– Еды много! – Он червиво и жалко улыбнулся. – Ямус, печености, вода – все есть.
– Я спросил – где вы все это берете? У Белой Горы?
– У Белой берем, под Теплой берем. Везде пищи много. Хорошо живем, сытно! – Голова хозяина радостно задергалась. – И Вихри там тихие, мимо проходят, не трогают.
– Не трогают, говоришь?
– Так ведь всем хватает. Хорошие места, богатые. Еду хоть каждый день носи. Ее там целые развалы.
– Все ясно? – Согомак со значением взглянул на своих спутников.
– А что нам должно быть ясно? – Линис недоуменно сморгнул.
– Яд. – Коротко пояснил Согомак. – У Белой и Теплой гор все давно отравлено. Две трети оттуда не возвращаются вовсе. Либо там погибают, либо в пути.
– Но как же тогда?… – Линис развел руками. – Они ведь тоже это едят. Неужели не знают?
– Знают. Но для них это уже вчерашняя новость. Те, кто выжили, адаптировались. Они уже не такие, как мы. Они… – Согомак споткнулся, не зная что сказать.
– Выродки, – усмешливо подсказал Кайсан. – Вроде, значит, мутантов. Любую падаль могут съесть и не подавятся.
Сказано было грубо, но по существу верно. Во всяком случае Согомак не нашелся что на это возразить. Сухо кивнув, заметил:
– Запасы у нас еще есть, так что советую на здешние яства не зариться.
– Слушай, командир, а кто сказал, что в этой твоей Мерзлоте пища тоже не отравлена? – Подал голос Рох. – Мы вот туда премся, ноги сбиваем, а дойдем – и окажется, что ничего там есть нельзя.
– Можно, это я тебе говорю. Во всяком случае – никто еще не травился продуктами из Мерзлоты.
– Ну да, конечно! О тех, кто травится, никто уже не расскажет. – Хмыкнул Кайсан.
– Все! – Подвел черту Согомак. – Всем ужинать и отдыхать. Путь впереди еще долгий.
– Куда ты запропастился? – Руки Беаны обвили шею проводника.
– Нужно было осмотреть ноги Кревета.
– Ну и как?
– По-моему, все в порядке. После болота так оно и должно быть. Бедолага еще немного хромает, но скоро это пройдет.
– А мои ножки ты не хочешь осмотреть? – Она придвинулась ближе, и Согомак ощутил жар ее дыхания.
– Хочу, – признался он. Туман вновь заволок сознание, на добрых полчаса проводник забыл обо всем на свете. Даже о том, что неделей раньше Беана числилась в подружках у Роха. В самом деле, подумаешь – числилась! Было и сплыло. Жить нужно сегодняшним днем. Живущие прошлым – обречены на печаль, живущие будущим – на жестокосердие по отношению к своему настоящему…
Позднее, стараясь ступать чуть слышно, они вернулись в утлую землянку. Но там еще не спали, – слушали горбатого старика с уродливой культей от левого плеча. Незаметно прикорнув у порога, Согомак тоже прислушался к дребезжащему голосу калеки.