Дети Ивана Соколова

Шмерлинг Владимир Григорьевич

Андрюша играл в оркестре.

Ваня Петров бил в барабан.

Только Слава со скучающим видом, прислонившись к стене, стоял в стороне.

Вот к нему подскочил заяц и поднял лапки.

— Эх ты, косой! — произнес Слава и отвернулся от зайца.

Мне даже показалось, что больше всего он смотрит не на танцующих, а на электрические лампочки, которые в этот вечер светили особенно ярко.

Бывало, на некоторых улицах темно, а у нас — всегда яркий свет.

Когда после бала я лег спать, Слава и Сережа еще не пришли.

А потом я увидел, как тихо, на цыпочках, боясь потревожить спящих, они вошли в спальню.

Сережа держал в руках несколько лампочек. Он заметил, что я не сплю, подошел ко мне и шепотом поведал очередную тайну.

Эти лампочки они вывернули, когда кончился маскарад, а вместо них ввернули другие, перегоревшие. Вывернутые лампочки Слава передаст одному дяденьке на рынке. Этот дяденька хорошо за них заплатит. Скоро мы наберем денег и объявим о себе во всех газетах и по радио.

Я, конечно, понимал, что не так уж хорошо вывертывать лампочки в своем доме и нести их на рынок какому-то дяденьке. Но, признаюсь, я думал — раз за это взялся Слава, наши объявления о розыске родных появятся и в районной газете и в «Сталинградской правде». А может быть, даже по радио передадут на весь Советский Союз…

Только начали тяжелеть веки, как сквозь сон увидел я няню Дусю с кочергой в руке.

Она подошла к Славиной кровати.

— Ах ты, дрянь, улегся, как ангел! — произнесла она «шепотом» на всю спальню.

— С Новым годом, бабуня! — ответил ей Слава.

— Говори, куда лампочки дел? — строго спросила

няня.

— А ты залезь на пожарную каланчу и посмотри. Прошу не мешать спать детям! — отрезал Слава.

Няня Дуся подняла кочергу:

— Выкладывай лампочки.

— Попробуй вдарь только!

Няня Дуся ухватила рукой Славино одеяло. Слава поднялся и не спеша извлек лампочки. Няня Дуся завернула их в фартук, собралась уходить, но вдруг передумала и сказала:

— Знаю я, чем ты дышишь. Так только жулики и проходимцы поступают.

— Хватит, хватит панихиду читать! — попытался прервать ее Слава.

Но няню Дусю уже трудно было остановить.

— Кочергой этой подучить тебя уму-разуму. А заявление в детсовет я напишу, хоть и царапаю пером, как курица лапой, — сказала няня Дуся. — Надо жить честь по чести!

И с этими словами она вышла из спальни.

Глава двадцать восьмая

МАНЕКЕН

Учились у нас в школе две сестры: одна — со мной, другая — на класс старше.

Переменки они всегда проводили вместе. Обе они были высокие, худые и носили очки в позолоченной оправе. Их называли цаплями.

Жили они в собственном домике, окруженном палисадником. Зимой в их доме не замерзали окна, так как между ставнями стояли граненые стаканы, в которых была налита жидкость желтоватого цвета.

Мать этих девочек часто приходила к нам в школу: то завтрак дочкам принесет, то калоши.

Многие

в городе называли ее с особым почтением- Евгенией Петровной. Она была портнихой.

«Мадам портниха», как узнал Слава, была недовольна, что детдомовцы стали ходить в ту же школу, где учились ее дочери. Она хлопотала, чтобы для нас устроили специальные классы, даже подписи родителей хотела собрать, но ничего у нее не вышло; пристыдили ее за это, вот она и злится.

Нашего учителя Захара Трофимовича срочно вызвали в Москву — получать новый протез правой руки. Его заменяли другие учителя, и Галина Ивановна тоже приходила заниматься с нами.

Прозвенел звонок, а мы одни в классе. Было шумно. Вдруг приоткрылась дверь, и мы увидели Евгению Петровну. Пока она раздумывала, входить ей или не входить, мы дружно встали.

Она вошла, окинула нас всех взглядом и сказала: — Садитесь.

В это время прямо к ней навстречу выехал верхом на палке Ваня Петров.

Недаром Светлана Викторовна называла его «невозможным». Действительно, невозможно было не рассмеяться, когда Ваня начинал смешить. Его выставляли за дверь, а он и там смеялся. Часто Ваня смеялся без всякой причины, просто потому, что он хорошо выспался, вкусно поел или увидел нахохлившегося воробышка на телеграфном проводе.

Он так и ждал, что в ответ Евгения Петровна, так же как и другие взрослые, улыбнется и дружный смех всего класса вознаградит его за выдумку.

Но портниха вовсе не собиралась смеяться. Она никак не могла подыскать подходящие слова, чтобы выразить свое негодование.

Никогда еще Ваня не терпел такого полного поражения. Он растерянно смотрел на Евгению Петровну.

Евгения Петровна несколько раз прошлась по классу.

— Вот как вы себя ведете! — процедила она и зло посмотрела на Ваню.

Как раз в эту минуту открылась дверь, и в класс вошла Галина Ивановна.

Евгения Петровна, не дав ей опомниться, сказала:

— Вот полюбуйтесь, как ведут себя ваши дикари! Я проходила мимо, хотела навести порядок, а этот чуть не сбил меня с ног.

— Этот? — удивилась Галина Ивановна. — Какой же он дикарь? Правда, он у нас только недавно стал свободно рукой владеть.

— Конечно, вы их защищаете. Странные порядки в вашем пансионе! Как вы за ними смотрите? Таким место не в школе, а в исправительной колонии. Недаром они все тащут!

— Это вы уж слишком! — возмутилась Галина Ивановна.

— Про лампочки весь город знает! — подчеркнуто сказала Евгения Петровна, подошла к парте, где си дела ее дочь Серафима, и потянула ее за собой.

Галина Ивановна задумалась, а потом посмотрела Славе прямо в лицо.

…На следующий день, перед началом урока, Серафима громко спросила:

— А правда, что ваша воспитательница в плену была?

— Была в неволе, — ответил Сережа и насторожился.

— Сразу видно, какая фрейлейн! — сказала Серафима.