Дети Ивана Соколова
Шрифт:
Только подумал я об этом, как, к великому своему изумлению, вдруг увидел знакомое лицо в окне дощатого павильона, пристроенного к длинному забору. Это была фотография Сережи.
Капитолина Ивановна выполнила свое обещание. Этот портрет был не в раме, но зато под ним была надпись с адресом нашего детдома.
Сергей даже отпрянул назад. Он сказал, что надо снять фотографию. А я подумал про Сергея: «Вот ходишь со мной по пыльному городу, а тебя, возможно, уже ждут на Васильевском острове».
Сережа задумался и замолчал.
Мы
Я внимательно смотрел по обе стороны мостовой. Кругом руины, а над землянкой, как на большом доме, висел номер: «Улица Ленина, дом N 1».
Хозяин землянки стоял рядом со своим «особняком» и вел разговор с обступившими его прохожими. Он рассказал, что на этом углу стояло большое здание. Он жил в нем; поэтому и землянку свою соорудил «по месту жительства».
— Здесь жил и здесь жить буду! Заходите, товарищи, в гости!
Мы вышли к набережной.
Все так же спокойно текла Волга.
Белый речной трамвайчик трудился обоими своими колесами, направляясь на тот берег.
Черные дымки барж и пароходов вились над речным простором.
Как прежде, на своем гранитном постаменте стоял наш летчик, комдив Хользунов.
В сумерки сильнее запахли цветы в скверах, и множество мошек кружилось в воздухе, залетая то в рот, то в уши; я отмахивался от них.
Мы вернулись в школу. Очень устали за этот день, но все не могли оторваться от окон. Темнота скрыла руины, и город заблестел множеством огней, будто весь он целый и невредимый, такой, каким был до войны. Там «Красный Октябрь», там, близко от дома, а дома нет.
Шум города не затихал, но теперь он доносился издалека и убаюкивал.
Пока мы спали, сталинградки электрическими утюгами гладили наши костюмы, платья девочек, пионерские галстуки… Каждому из нас под кровать были поставлены новенькие тапочки.
На следующий день под барабанную дробь, со знаменами и флагами мы вступили на площадь Павших Борцов. Заиграл сводный оркестр детских домов Сталинградской области.
С другой стороны на площади выстроились пионеры города.
Ровными рядами окружили мы братские могилы защитников красного Царицына, зверски замученных и повешенных бароном Врангелем в 1919 году, и братскую могилу защитников Сталинграда в Отечественной войне.
Я иду в колонне тех, кто несет венки живых цветов.
Все смотрят на нас.
Мы кладем венки на могилы и все как один опускаемся на колени. И тогда вместе с нами тысячи людей также опустились на колени.
Воцарилась необычная тишина. Замерла огромная площадь.
Может быть, здесь, в братской могиле, лежит и мой отец.
Над площадью полилась траурная музыка.
Мы поднялись и услышали громкий голос:
— Мы хотим, чтобы дети всего мира никогда не знали, что такое война!
На следующий день началась олимпиада. Мы пели и плясали, а те, кто сидел в зрительном зале, вспоминали, как нас откапывали и находили в ямах…
…Нас катали в легковых машинах,
В зверинце мы увидели слона. С восторгом угощали его морковкой, а он приветствовал нас, помахивая то хвостом, то хоботом. С особым уважением смотрели мы на слона, так как вспоминали своего сталинградского непокорного слона, который долго пугал немцев.
Сегодня — зверинец, завтра — «комната смеха»…
Утром нас будил колокольчик, и начинался летний большой сталинградский день.
Глава тридцать первая
ЧАСЫ
Рабочие «Красного Октября» пригласили нас в гости.
К школе подъехал большой автобус. Человек, сидевший рядом с шофером, вышел из кабинки и громко поздоровался с нами.
Каково же было мое удивление, когда он вдруг спросил:
— Кто из вас Геннадий Иванович Соколов?
По всему выходило, что он спрашивал обо мне. Но ведь еще никто никогда не величал меня так.
Я отозвался, а он протянул мне руку и пробасил:
— Да, тебя, брат, не узнать. На целую голову выше стал.
И я не сразу узнал его. И не мудрено: тогда в полушубке и в ватнике он показался мне очень внушительным. А теперь на нем был легкий парусиновый пиджак, на макушке его бритой головы блестела пестрая тюбетейка.
— Инженер Панков! — напомнил он. Признаться, фамилию его я уже забыл. Но то, что этот человек знал моего отца и угостил меня когда-то салом и шоколадом, сразу воскресло в моей памяти.
— Директор завода лично поручил мне разыскать вас, Геннадий Иванович, — сказал Панков.
…Чем ближе к заводу, тем многолюдней на трамвайных остановках. Банный овраг, мост и давнишняя знакомая — Тещина остановка!
Параллельно Волге, шоссе, трамвайным путям бежало и железнодорожное полотно. Привычно прогудел и загромыхал пригородный поезд.
А вот и кирпичные трубы выстроились, как великаны!
По воде, по рельсам, по шоссе, обгоняя друг друга, неслись машины; проходили баржи и поезда. Автобус свернул в сторону и остановился. Мы прошли мимо здания заводоуправления. Повсюду с огромных щитов на нас смотрели надписи и плакаты; они призывали мартеновцев дать стране высококачественную сталь.
На одной стене мы с трепетом прочитали выведенные неровной рукой священные слова: «Здесь стояли насмерть таращанцы».
Почерневшая, закопченная каменная коробка разрушенного здания… Инженер Панков объяснил, что здесь была центральная заводская лаборатория, а теперь окрашенные специальным составом развалины в память боев будут сохранены на века — для истории. Мимо нас пропыхтел паровозик. Он вез за собой по узкой колее огромные ковши, заполненные расплавленным металлом. Вот-вот выплеснет.