Дети капитана Гранина
Шрифт:
"Фуруэн для них перевалочная база!"
Час, другой, третий лежал Богданыч, все яснее представляя себе, что делается на Фуруэне. Донеслось бренчание котелков. У них уже обед. И на Хорсене, наверно, дежурный по камбузу раскладывает по бачкам кашу из гречневого концентрата, а Иван Петрович требует особо намасливать и без того жирную и вкусную кашу для Алеши, поскольку тот еще птенец.
Когда на залив опустился туман, Богданыч с трудом сдвинулся с места. Но выполз он из-под карниза свободнее, чем вполз: возможно, похудел за эти часы. Он встал, постоял, качаясь, шагнул в воду и опустился на камни: надо скинуть сапоги, ватные штаны и понести в руках.
Когда он вылез на сухой и жгучий от холода камень, где его ждал Макатахин, то скосил в кривой улыбке рот и
– А все же удобно, Миша, иметь малое водоизмещение...
Выслушав донесение Богданыча, Гранин позвонил Кабанову и попросил разрешения немедленно захватить Фуруэн. Кабанов разрешил, и Гранин тут же отправил к Фуруэну Щербаковского и его матросов, приказав действовать внезапно и, главное, без шума. Богданыч и Макатахин пошли провожатыми.
В ожидании результатов опасной вылазки проходила ночь. Гранин несколько раз вылезал из Кротовой норы и взбирался по каменистой тропе на хорошо замаскированную вышку, где стояли стереотрубы и телефоны. То здесь, то там вздрагивали и мельтешили огоньки, доносился недолгий, но частый стук пулеметов. Вахтенный наблюдатель тотчас докладывал, где и кто ведет огонь. Гранин вполуха слушал доклады наблюдателей, он смотрел в ту сторону, где находился этот чертов Фуруэн и где должен был действовать Щербаковский.
Связной с Фуруэна пришел перед рассветом, когда Гранин собрался посылать туда на выручку лейтенанта Фетисова. В Кротовую нору пролез, еще не отдышавшись от бега, юноша в кирзовых сапогах, в перепачканных глиной брюках и в аккуратном бушлатике, который он успел, прежде чем войти, отряхнуть. Низкий потолок вынудил его пригнуть голову, хотя ему очень хотелось стоять перед Граниным прямо. Ленточки с якорьками на концах свесились вперед, золотая надпись на ленточке при свете коптилки выглядела тускло, с трудом прочтешь стертые временем и морской водой буквы: "Сильный". А литые, надраенные латунные пуговицы горели даже во тьме, их подарил Терещенко.
Минут десять назад Алеша выскочил из шлюпки и пустился бежать к Гранину с донесением от Щербаковского. Вся группа Щербаковского - десять человек бесшумно добралась на двух шлюпках до Фуруэна и пристала с тыла. Там охраны не было. Щербаковский приказал каждому действовать самостоятельно и тихо, чтобы до срока не привлечь внимания противника. "Н-ожи в зубы, п-ползком, не стрелять". Алеше он сказал: "Ты, сынку, оставайся в шлюпке. Т-ри раза мигну ф-онариком, жми на Х-орсен, докладывай к-апитану, что И-ван Петрович Ф-уруэн взял!" И Алеша ждал в шлюпке час, ждал два, слушая, как стонут надломленные сосны, и вздрагивая при каждом далеком выстреле. Наверху наконец трижды мигнул фонарик, и Алеша понял, что все хорошо, оттолкнул шлюпку и взялся за весла. Он греб долго, плутал во тьме среди камней, натыкался на банки, переименованные им в рифы. Риф - это звучало романтичнее, хотя Щербаковский, показывая свою ученость, однажды заспорил: "У вас, может быть, в д-девятом этого не п-проходили, а я эти рифы лично изучал в океане. Р-ифы бывают т-олько из кораллов и встречаются в т-ропических морях..." Из кораллов ли рифы или, как тут, у берегов Финляндии, из гранита и песчаных наслоений, но Алеше они в эту ночь причинили много зла. Он поминутно вылезал из шлюпки, сталкивал ее с мели, пока наконец не добрался до Хорсена.
– Потери есть?
– спросил Гранин, выслушав рапорт Алеши, конечно же, без всех подробностей.
– Все было тихо, товарищ капитан. Иван Петрович приказал воевать ножами. Я долго плутал. Темно, не привык. Разрешите возвращаться?
– Передай Щербаковскому: держать Фуруэн до смены. Укрыться от мин и ближнего огня. Подготовить позицию для снайпера. Пришлю его с пополнением. Повтори!
Гранин ласково смотрел на Алешу, повторяющего приказ.
– Молодец!
– одобрил он.
– А теперь зайди к старшине, возьми подарки каждому из вас. Девушки из госпиталя прислали для самых лучших бойцов отряда. Иди.
Старшина, он же начальник пристани, он же начпрод, он же начхоз отряда, прозванный "Голова-ноги" за вечные охи и жалобы на занятость, - "Голова-ноги вертятся от стольких дел", - предоставил Алеше
– Десять подарков на вас. Девять на остров, один, любой, бери себе.
Завернутые в целлофан таинственные коробки, мешочки с мотками суровых ниток, иголками, набором форменных, больших и малых, морских пуговиц. Расшитые крестиком кисеты. Курительные наборы - табак, спички, лист тонкой папиросной бумаги, мыло "Крымская роза", варежки, связанные чьей-то заботливой рукой. Все эти дары были свалены грудой в ящик из-под патронов.
Алеша откладывал какой-нибудь подарок, передумав, возвращал, заменял другим. За бритву спасибо скажет Иван Петрович. В блестящем лезвии бритвы Алеша, как в зеркале, увидел свой подбородок, покрытый пушком. Пора уже бриться. Шерстяные носки - Богданычу: ему в разведку ходить. Записная книжка пригодится Никитушкину, тот давно избрал Алешу терпеливым слушателем своих стихотворных упражнений. Курево пойдет по жребию, хотя курить все равно будут сообща. Была бы трубка, и Алеша не прочь закурить: красиво с трубкой, зажатой в уголке рта, пройтись мимо ВМГ, где служат некоторые, много о себе думающие девушки... Алеша ощупывал кисеты, надеясь найти трубку. Не простенькую, как у Богданыча, а настоящую морскую, какую он видел у Шустрова. Люлька - как голова голландского матроса, а Шустров уверял, что это не голландский матрос, а вылитый Мефистофель. В кисетах, шелковых, бархатных, из сатина, из чертовой кожи, можно было найти все, что угодно, только не трубку. Внимание Алеши привлек плотный синий кисет. Этот наверняка в воде не промокнет. И якорек на нем красив. Такой золотистый якорек хорошо носить на груди, хотя по форме не положено. Кисет был легок. Алеша нащупал в нем что-то твердое. Развязал туго затянутую тесемку и извлек вещь необычайной ценности.
В отряде не было спичек, да и что в них толку, когда каждый день приходится лезть в воду, спать в сырости, под дождем - ни табак, ни спички сухими не сохранишь. Другое дело лупа величиной с блюдечко, ею владел матрос, обиженный на родителей за неблагозвучную фамилию: Мошенников. Ему наслаждение, когда заискивающе просят: "Федя, дорогой, дай прикурить!", он так здорово ловил солнечный зайчик, как чудо извлекая из кончика самокрутки сизый дымок, что заработал славу заведующего солнечной энергией, правда, чудо кончалось ночью и в пасмурные дни. И вот Алеша нашел в кисете зажигалку. Настоящую, никелированную, заправленную бензином, кремнем и фитилем; фитиль оделся остроконечной голубоватой шапочкой пламени, как только Алеша сжал пальцами ее хитроумный корпус. За такой подарок каждый скажет спасибо, а Щербаковский даже расцелует, оцарапав своей щетиной. Алеша заглянул в кисет и вытянул конверт в нем были два запасных камешка для зажигалки и фотокарточка размером 9х12. Он глянул на карточку и забыл про зажигалку, про эти камни, даже про старшину "Голова-ноги", который с нетерпением ждал, когда наконец Алеша выберет подарки.
Строгие, глубоко запавшие глаза смотрели в упор, будто с укором и насмешкой: "Так что ты хотел сказать этим "правильно", жених?"
"Жених!", "Вояка!" Сколько яда вложила Катя в эти слова! Какая она тут взрослая, красивая. Глаза, кажется, поминутно меняют выражение. В них и ум, и насмешливость, и твердость. Что-то новое и непонятно волнующее видел Алеша в милом лице. Вместо непокорных каштановых прядей - челочка на открытом лбу. И пышных кос нет, "Да она постриглась. Катюша, такие косы не пожалела, лишь бы выглядеть постарше! Настоящий санинструктор ВМП"
"Голова-ноги", человек уже в летах, посмотрел на юношу, замершего над карточкой, поймал его взгляд и сказал:
– Так возьми, сынок, ее себе. Положен тебе подарок - бери. Раз она тебе нравится. А поедешь на Ханко - кто знает, может, и разыщешь, с кого снято. Красавица девушка!
Алеша молчал, не догадываясь перевернуть карточку, прочитать, что там написано Катиной рукой. Видя, что Алеша не торопится, старшина сказал сурово:
– Ну давай, Горденко, давай. У меня еще дел невпроворот. Надо пополнение на вшивость проверить и к вам на Фуруэи снарядить. Голова-ноги кругом идут, а ты тут со своей лирикой крутишься...