Дети капитана Гранина
Шрифт:
– А они?
– Щербаковский, бледнея, оглянулся на матросов.
– Через проход в минных полях и в проволоке они продвинутся вот сюда и тут перехватят дозор противника.
– Мичман Щербаковский всегда идет в-переди своих матросов!
Майор помнил приказ своего командира - не мешать инициативе моряков. Он снисходительно улыбнулся:
– Не совсем грамотно, но смело.
Путаясь в длинной шинели и чертыхаясь, Щербаковский шел за провожатым к переднему краю. За ним - Богданыч, Бархатов, Алеша и остальные матросы. На перешейке не осталось живого места. Не стронуты только огромные гранитные
– Здесь переждем до ночи, - сказал провожатый. Заметив нерешительность мичмана, он рассмеялся: - Не беспокойся. Без тебя матросы не уйдут. Идем. Пусть пока лежат и присматриваются к той стороне...
Через короткое время донесся хрип включенного репродуктора. Нерусский голос с акцентом заговорил: "Внимание! Передаем приказ маршала Финляндии барона Маннергейма гарнизону Ханко..."
– Сейчас самое время переходить фронт, - сказал снайпер.
Щербаковский молча согласился и вышел из блиндажика.
Матросы переползали просеку. Над перешейком повисли десятки осветительных ракет. Ночь тут беспокойнее, чем на островах; она расцвечена зеленым и белым мерцанием, прострочена красными трассами, а под конец вспыхнула желтым пламенем канонады.
– Тихо. К-то там ржет? Не дышать!
– Иван Петрович, вот сюда, - шептал кто-то.
– Что еще? И т-тут знакомые?
– Это я, Думичев, - неожиданно появился сапер. Он повел разведчиков через открытый им проход в проволоке противника.
– Оставайся здесь и стереги, - шепнул ему Щербаковский.
У траншей, где полагалось перехватить дозор, он шепнул:
– З-десь не дождешься до скончания века. А г-енерал приказал: умри, а "языка" взять... Алеша, живо бери мою шинель, дуй к лейтенанту. С-кажешь, мы п-ошли к д-доту, который помечен на карте. П-усть п-еренесут огонь батарей за д-от.
Алеше горе - опять связной. Он подхватил шинель и повернул к окопу снайпера, надеясь все же вернуться и догнать товарищей. А Щербаковский повел войско в направлении, куда н.аши батареи бросали осколочные снаряды.
Серые суконные бугорки обозначали путь войска по вражеской земле: по примеру мичмана то один, то другой боец сбрасывал солдатскую шинель. У дота залегли. Обождали, когда ближе подойдет часовой. Грузный, с одышкой. Постоит, прокашляется, опять пройдется.
На него навалились скопом. Куча тел, свалка, в рот - кляп за кляпом, да еще связали. И вдруг - истошный крик:
– К-то меня стукнул? Ты, Б-архатов?.. Ты, М-ошенников?
Кто-то в свалке стукнул мичмана, да так, что на лбу - шишка. Он забыл все: рядом дот, у ног связанный "язык", три индивидуальных пакета в глотке, надо тащить его к себе, пока дышит.
– Я тебя стукнул, - сказал Богданыч тихо.
–
Из дота выскочил солдат, дал очередь и скрылся. Началась перестрелка. Всюду шум, ракеты. На разных участках были в поиске армейские группы. А из дота через амбразуру уже бил пулемет.
Алеша давно выполнил приказание мичмана и возвращался по вражеской земле от бугорка к бугорку - вдоль брошенных серых шинелей. "Как мальчик с пальчик домой", - подумал он и устыдился, Но вот последняя шинель. Куда дальше?.. По привычке, выработанной за месяцы, когда из мальчика он стал бойцом, Алеша ощупал автомат, гранаты за пазухой и пошел вперед, хотя не был уверен, что правильно идет. Плутая по чужой земле, он забрел за тот самый дот; при выкрике Щербаковского рванулся в сторону и чуть не столкнулся с солдатом, беглецом из дота. Ударом приклада Алеша сбил его, подскочил сбоку к стреляющей амбразуре и бросил в нее одну за другой две гранаты. Дот смолк, Алеша упал.
Он очнулся, когда Щербаковский и Богданыч несли его уже к блиндажику снайпера. Позади тащили связанного "языка".
У блиндажика их встретил майор из полковой разведки.
– Ну и молодцы! С шумом, но дело сделали. Спасибо, Иван Петрович, спасибо. А пленного - ко мне. Вынуть кляп. Развязать ему руки, ноги, он и так не сбежит.
Щербаковский обернулся на "языка" и яростно потребовал:
– Уберите этого М-аннергейма с глаз долой. Рук не развязывать, п-усть так идет... Д-октор у вас есть в п-ехоте?
– Что случилось?
– Орленка р-анили.
– И поправился: - М-атроса Г-орденко.
– Живо к машине!
– приказал майор.
– Возле КП роты дежурит машина из военно-морского госпиталя...
Щербаковский и его товарищи донесли Алешу до командного пункта и передали санитарам. Санитары внесли Алешу в эвакомашину. В темном кузове суетилась молоденькая медсестра.
Щербаковский недоверчиво глянул на нее: "Куда такой девчонке справиться!" Все ему казалось неладным: и сестра молода, и машина - телега, тряская, скрипучая, и шофер - растяпа, без году неделя права заимел, угодит, чего доброго, в воронку...
– С-ам поведу.
– Щербаковский отстранил шофера.
– С-адись в кузов. Я п-первого класса шофер.
– Да вы что, товарищ, в своем уме?
– Из машины выскочила и подбежала к кабине медсестра.
– Раненого надо срочно доставить в госпиталь.
– Ну, см-отри, шофер, - сдался Щербаковский.
– Г-оловой отвечаешь. А ты, сестрица, б-ереги орленка!
– Орленка?
– Голос медсестры дрогнул.
– Как его фамилия?
– Г-орденко Алексей. Самый храбрый разведчик из роты мичмана Щ-ербаковского, отряда капитана Гранина. П-онятно?
– Садитесь, товарищи, садитесь в машину, до госпиталя довезу, заволновалась Катя.
– Вы в кабину, товарищ мичман. А я в кузове поеду. Я лучше в кузове...
В госпитале Щербаковский выложил дежурному врачу все заслуги раненого, настойчиво требуя гарантий: когда Горденко вернется в отряд? Врач на это не ответил, только сказал, что всех тяжело раненных приказано отправить в Кронштадт. Если успеют, отправят с теми тральщиками, которые пробились к Гангуту через минные поля. Только не надо шуметь и мешать...